Ядвига Войцеховская - По ту сторону стаи
- Нормально, - так же коротко отвечаю я.
- Пожизненное, конечно, - опять говорит в форме утверждения. - Кто? В последний раз, - уточняет она.
- Двое. Чиновничья крыса и жена чиновничьей крысы. И мерзкий зачуханный прислужник, - я тут же захожусь кашлем. Идёт кровь горлом, и я сплёвываю её на каменную кладку.
Лена подходит ближе и проводит рукой по моим губам. Подносит руку к лицу и, зажмурившись, вдыхает полной грудью.
Какой знакомый жест. Я как будто вижу себя со стороны.
- Металл... и корица... - говорит она.
- И вино... - продолжаю я. И уже шепчу: - Божоле Виляж...
Её холодные пальцы скользят по изуродованной щеке, и вдруг она целует меня. Боль, кровь, смерть, пепел такой недалёкой войны, развеянная в воздухе плоть - всё сливается в этом поцелуе и накрывает меня с головой.
- Холодно, - еле слышно говорит она.
- Холодно, - одновременно говорю я.
В следующий раз мы встретились позже, чем я думала. Мне было вообще не до прогулок. Завернувшись в ту ветошь, которая здесь заменяет одеяло, я лежу и апатично разглядываю потолок. Чёртова кровь не желает останавливаться, и я поражаюсь, как во мне ещё что-то осталось. Мне наплевать, что будет потом. Хотя разум говорит обратное. Я понимаю, что надо собраться с силами и жить дальше. Никакое наказание за глупость не вечно, пройдёт и это. И я не хочу сдохнуть, как побирушка под забором, на радость всем полукровым выблядкам.
Мне как будто чего-то не хватает. Я много лет живу с этой связью. Вернее, ею-то я и живу. Этим счастьем - услышать зов сюзерена, почувствовать прозрачную волну незримого единения цвета и запаха горного хрусталя, а потом мчаться к нему через пространство, заслужив честь подчиниться.
Меня трясёт от холода и кашля, и я лежу, сжавшись в комок, пытаясь хоть так сохранить драгоценное тепло. Холодно, как в могиле, но я пальцами залезаю под рукав и с силой провожу ногтями по перечёркнутому зигзагу "волчьего крюка".
Мы рисковали - и проиграли. По крайней мере, я, Лена и ещё восемь человек, чьи серые лица я видела в крепостном дворе.
Память поворачивается под другим углом, и я чую снова запах курного угля, калёного железа и горящей плоти; передо мной, будто на движущейся фотографии, сноп быстро гаснущих искр, который взвивается над кузнечным горном, когда палач вынимает оттуда раскалённое тавро. Я иногда от бессилия ногтями царапаю чёрную руну, хотя знаю, что её не свести и не уничтожить, даже если разодрать руку в кровь. "Рабы, - стража начинает шутить всегда, когда это уже произошло, и ты из высокородного в один момент превратился в отверженного, которого отказываются обслуживать в лавках и сторонятся на улицах. - Или тупой скот. Потому что люди клеймят только рабов или коров на пастбище". Нет, нет, я не буду слушать, - едва не кричу в темноту, пытаясь отогнать картинки, что зачем-то хочет мне подсунуть проклятая память - снова и снова.
Месть... Гордость... Честь... Равновесие...
Повторять, непрерывно, без остановки - как заклятие. Отпугивая миражи Межзеркалья. Очерчивая себя, словно горящим кругом.
Месть... Гордость... Честь... Равновесие...
"Не смей забыть это, дитя..." - "Я не забуду... я не подведу вас, дедушка..." "Ты связана словом" - "Я не подведу. Отныне и до конца времён ты - мой Господин..."
И нет больше внутри куска льда, он тает без остатка.
Пусть так: я виновата, но я искуплю свою вину. Потому что истина заключается в том, что хозяин ВСЕГДА ПРАВ. Потому что его нельзя подвести - как нельзя было подвести дедушку. Потому что счастье - это стоять перед ним на коленях и просто видеть край его одежды. И завтра - будет завтра.
Тем временем я слышу, как открывается дверь. Мордоворот стоит в проёме и тупо смотрит на меня поросячьими глазками, видимо, желая знать, пойду я сегодня на прогулку или нет. Я встаю и, держась за стену, иду на выход.
Лена уже там.
- Близзард.
- Легран.
Она улыбается уголком рта. Обмен приветствиями состоялся.
Подхожу к ней. Представляю, как я выгляжу со стороны: бледная, словно привидение, в обтрёпанной одежде в эту мерзостную полоску, с нечёсаными волосами. Кто придумал, что заключенные обязательно должны походить на деревенские заборы, к тому же грязные, как после дождя? Впрочем, она выглядит не лучше. Лицо пересекает кровавый рубец.
- Беседа... с большим начальником, - поясняет она. - Сильно бьёт. Зато недолго.
- Кто?
- Господин, мать его, комендант крепости Утгард, - говорит насмешливо, прищурив распухшие веки. Сильно в нос, передразнивая Берти Ферли. - Полукровый выродок. Приезжает сюда примерно раз в месяц, - она хохочет и прекращает придуриваться. - Не выдерживает... здешний климат. Наших отделает - и обратно. Фэрли, Уолли Макрайан, Дженнингс... У него семью завалил кто-то.
- Фэрли вляпался хорошо, - вспоминаю я. Троюродный брат моего мужа, всего-то навсего. - Он и руки не особо пачкал.
- Дурак, - констатирует она. - Не торопился отыграться.
Я понимаю, что не смогу удержаться. Слова срабатывают, как катализатор. Я завожу её руку за голову и прижимаю к ледяной стене.
- Легран... если вдруг бы... вернуть всё назад... ты изменила бы что-нибудь? - спрашиваю я, наверное, всё-таки заранее зная ответ.
- Нет, Близзард, - тихо отвечает она.
- Вот и я нет, - говорю я.
В стылом воздухе неслышно звенит хрусталь, нить незримой связи с существом, с кем вместе ты - часть чего-то большего.
Отведённый нам час подходит к концу. Является конвой, но меня ведут не в камеру, а на несколько уровней выше. К коменданту, догадываюсь я.
Типичный казённый кабинет. На большее фантазии не хватает. За столом сидит средних лет человек, но уже с сединой в волосах. Слегка полноватый. Сволочь толстозадая. Что ж тебя-то прикончить не успели вместе с твоей чёртовой семейкой?
В пепельнице у него дымится сигарета, и я невольно с наслаждением вдыхаю запах табака. Конвоир никуда не уходит, а стоит позади меня, у дверей. Комендант медленно поднимается и, не отрываясь, смотрит на меня.
- Левую руку, - говорит он.
Ах, вот что тебе надо, ублюдок. Я усмехаюсь и обнажаю плечо, глядя ему прямо в лицо, глаза в глаза.
- Вы знали, что, уже имея такое украшение, на сей раз заработали пожизненный срок в крепости Утгард? - он окидывает меня взглядом - с головы до ног. Приятное, должно быть, зрелище для полукровки.
Это знает весь наш мир, как непреложную истину. Для того чтобы тебя сослали, надо минимум убить снова, показав этим, что ты не считаешь закон законом. Именно поэтому он смотрит на меня так, словно взглядом хочет прожечь дыру. Именно поэтому сзади стоит этот цепной пёс. Именно поэтому сам он не спешит ко мне подходить.
