Карина Сарсенова - Хранители пути
Неуклюжая девица простоватой внешности, в коротком, несвеже белом халатике, из-под которого кокетливо выглядывала разношенная в бесформенный мешок дешевая джинсовая юбка, растерянно захлопала ресницами, открыв ярко накрашенный рот, но все-таки сориентировалась.
— Ой, ну что вы… — взгляд, смущенно опущенный в пол, быстро поднялся на нежданного кавалера, пробежавшись по нему цепкими оценивающими прикосновениями. Густой румянец залил ее щеки, легко пробившись сквозь щедро наложенную искусственную краску. Не в силах выдержать насыщенного чувствами мужского взгляда, она зачарованно смотрела на пакет с яркими оранжевыми плодами, стоявший у его ног.
— Невероятно… — бархатный голос Шалкара перешел в велюровую нежность, сладострастной истомой близкого наслаждения окутывавший девушку. — Вы здесь… Ты здесь… Я тебя всю жизнь искал… — страстный шепот, уходящий в волнительно манящие низы, стих, перейдя в паузу дрожащего напряжения. Подчиняясь неведомой побуждающей силе, она подняла глаза и тут же растворилась в его взоре, отдалась ему, исчезла в его ласковой черноте. Слезы восхищения и благоговения, наполнившие его глаза, отразили ее лицо, внезапно побледневшее в проступившем на нем выражении безысходной покорности…
Отзвук удаляющихся шагов стих за поворотом больничного коридора. Наверное, одна из дверей, ведущих в пространство иного комнатного измерения, пропустила в него неведомо прекрасного странника… Рита очнулась от гулкой тишины, щедро разлитой вокруг ее бешено колотящегося сердца. Пакет с апельсинами стоял у ее ног, в доверчивом призыве распахнув мятые целлофановые створки. Что-то было необъяснимо соблазнительное в этом до примитивности простом жесте. Сколь часто кажущаяся слабость внешней оболочки таит в себе неодолимо опасную силу…
Она потянулась к желанным плодам, но замерла в полупоклоне, остановленная странным ощущением. Мышцы ее тела напряглись, сведенные волной страха, которая поднялась из глубины внезапно замедлившегося в своем биение сердца. Холодная дрожь неуправляемой рябью побежала по пальцам, задрожавшим в судорожной пляске и осыпалась в душу ледяными иглами панического ужаса. Едва сдержав рвущийся из горла крик, Рита резко разогнулась, отпрянула от пакета, подняла глаза и увидела… его. Он, прекрасный принц из ее потаенных грез, вновь стоял перед нею, улыбаясь успокаивающе и нежно… Осколки режущего льда, вонзившиеся в ее сердце, растаяли и побежали из глаз потоком благодарных слез. Она любила его… Она любила его здесь и сейчас, точно так же сильно, как любила всегда, все двадцать девять лет отведенной ей жизни… И он, призрак ожидаемой ею любви, жил и процветал ответным всепоглощающим чувством…
Она смотрела на Шалкара, но видела не его, а лишь того мужчину, которого мечтала однажды встретить. А Шалкар смотрел на нее и видел и ее представления, и мечты, и ожидания, но самое главное — он видел истинную суть ее души. Силы были неравны изначально.
Подчиняясь мягкому диктату бархатного взгляда, Рита снова приблизилась к пакету с апельсинами. И когда она взяла один из них, видение возлюбленного принца исчезло. Она стояла посреди больничного коридора одна, крепко сжимая в руке прохладную плоть оранжевого фрукта.
— Ах, вот ты где! Я тебя обыскалась! — громкий оклик заставил ее подпрыгнуть и выронить плод.
— О, какой большой! Наверное, марокканский? — веселые нотки запрыгали по скудно крашеным стенам словно солнечные зайчики. Роза ловко подхватила апельсин, врезавшийся в ее туфлю.
— Кто-то забыл? Или у тебя наконец-таки ухажер объявился? — хихикнула девушка и, не дожидаясь ответа, скрылась за дверью в смотровую.
С глупой улыбкой, приклеившейся к ее покрасневшему лицу, Рита глядела вслед коллеге. Конечно, куда ей до Розки с ее длиннющими ногами, огромными васильковыми глазами и неискоренимой жизнерадостностью… Вздохнув, она подобрала пакет с апельсинами и побрела в сестринскую. Образ обворожительного незнакомца, с которым она, как ей казалось, была знакома всю жизнь, не выходил из головы. Куда он, кстати, подевался? Может быть, отправился за цветами… Такие как он ухаживают красиво. Хотя, откуда ей знать? Кроме вечно унылого стоматолога Стасика за ней никто и не ухаживал. А она не отвечала на его поползновения — ждала его, единственного и неповторимого. Не зря, стало быть, маялась в одиночестве столько лет — подружки все уже несколько романов, а то и замужеств прокрутили.
Вопль, донесшийся из смотровой, грубо вырвал Риту из плена сумрачно-сладостных мыслей. Не успела она добежать до двери, как та распахнулась и старшая медсестра, возникшая на пороге, чуть не сбила девушку с ног.
— А-а-а-а-а-а-а-а! — с силой пароходной трубы завопила она в лицо перепуганной сотрудницы. Вцепившись в плечи Риты, она затрясла ее в приступе животной паники.
— Что, что случилось?! — тщетно стараясь перекричать начальницу, верещала перепуганная ее наскоком девушка.
— На помощь! Помогите!
Стряхнув с себя обезумевшую женщину, Рита оттолкнула ее и бросилась в кабинет. И остолбенела. На полу просторного помещения, залитого солнечным светом, возле кушетки лежал человеческий скелет. Неестественно вывернутые конечности придавали ему устрашающе-комичный вид. Скелет в медучреждении — вещь привычная… И бояться его врачам и медсестрам как-то не принято. Вот и этот скелет не вызвал бы бурю неуправляемых эмоций у созерцающей его девушки, если бы не сопутствующие ему ужасные детали.
Во-первых, запах, а вернее — отвратительная вонь разложившейся плоти, вязким туманом заволокшая комнату. Во-вторых, измятая женская одежда на скелете, пару минут назад виденная Ритой на ее сослуживице Розе. В-третьих, ее же туфли, непостижимым образом удержавшиеся на явно бившихся в конвульсиях ногах. И, в-четвертых… Это «в-четвертых» подействовало на Риту особенно жестоко. Апельсиновая корка, валяющаяся рядом с непостижимо стремительно разложившимся трупом… Тяжело, словно через силу, вздохнув, Рита грузно осела на пол, потеряв сознание…
Он всегда ненавидел пение. Впрочем, он испытывал острую неприязнь ко всему на свете, но музыку и пение ненавидел особенно рьяно. Это была его страсть, его специализация — ненависть к искусству. Поэтому, видимо, Хозяин и дал ему нынешнюю жизнь… Ведь никто, кроме него, ведомого силой своей антипатии к творчеству, не сумеет столь безукоризненно выполнить возложенные на него обязательства. А Хозяин ошибок не прощает. Шалкар усмехнулся: прощение — еще одно словечко не из его действительности. Но он частенько манипулировал им для достижения своих целей. В отличие от людей, склонных к самообману и поверхностному прощению, он, носитель почти совершенного сознания, себя никогда не обманывал. А других — да, конечно. Несчетное количество раз. Но прощения за обман он ни у кого и не думал ждать — хорошую работу не прощают, а ценят.
