Дмитрий Скирюк - Блюз чёрной собаки
— Игнат говорил, им контракт предлагают, — вдруг вспомнила Танука. — Они под это дело думали в Питер перебраться. Или даже в Москву.
Я уже в который раз заметил, что она называет Игната по имени, а не Сорокой, и это тоже исподволь меня к ней расположило. И кстати, девушка права: когда появляются деньги, их начинают делить.
— Думаешь, они перессорились?
— Не знаю. Он не сказал. Я рисовала, а он рассказывал, какой классный альбом они запишут, как будет круто и вообще. Демки мне крутил…
Она сидела, обхватив себя руками за голые плечи, будто ей стало холодно. А я вспомнил про запись и опять полез в кофр.
— Слушай, вот ещё что. Поставь-ка это.
— Что там? — равнодушно спросила она.
— Не знаю. Отрывок какой-то. Игнат наиграл. Мне показалось, что-то знакомое. Где-то слышал, не могу понять откуда.
Танука вставила кассету в магнитолу и щёлкнула крышкой. Нажала на кнопку.
— Где слушать?
— Там перемотано…
Мы умолкли. Из динамиков послышались шорохи, кашель, слова Игната, после зазвучала музыка. Несколько секунд девушка слушала, сосредоточенно нахмурив брови, потом встрепенулась и щёлкнула пальцами. Повернулась ко мне.
— Так это тема из «Мертвеца»! — объявила она.
— Разумеется, — с раздражением сказал я. — Я слышал. Но что это значит?
— Ну, фильм же! «Мертвец». «Dead Man» Джима Джармуша. Не смотрел?
Настала моя очередь морщить лоб. Что-то такое смутно припоминалось. Возникало чувство, будто я его смотрел и он не произвёл на меня особого впечатления.
— Давнишний фильм? — на всякий случай поинтересовался я.
— Наверное. Годов девяностых.
— Не помню. Он про что?
— Про что? Ну, там типа парня ранили, на Диком Западе. Он потом встречает индейца — толстого такого, по имени «Никто», и они вдвоём куда-то едут. Едут-едут… Весь фильм куда-то едут, кого-то убивают. А потом оказывается, индеец вёз его типа умирать. Там Джонни Депп снимался. Любишь Джонни Деппа?
— Нет.
— А я обожаю! У тебя вообще есть любимые актёры?
— Актёры? Вряд ли.
— А актрисы?
— М-м… не знаю. Может, Одри Хёпберн? Не знаю.
— Ну хоть фильмы какие-нибудь ты любишь?
На мгновение я задумался. Как многие фотографы, я мало обращаю внимания на актёрскую игру, меня чаще интересует сама картина, операторская работа, всё такое. Я стараюсь почаще ходить в кино, поэтому вдвойне удивительно, что я пропустил тот фильм — Танука говорила о нём как о чём-то, известном достаточно широко. Возможно, я смотрел его где-то в шумной компании и на пьяную голову… Не люблю видео. И вообще, как я успел заметить, культовость фильма совершенно не зависит от его качества.
— «Девушка на мосту», — стал перечислять я, зачем-то загибая пальцы. — «Подземка», «Дурная кровь», «Восемь женщин»… «Достучаться до небес», «Амели»…
Она посмотрела на меня с интересом:
— Ну, ты крут… Любишь европейцев?
— Вообще-то, да, — признался я и только сейчас осознал, что среди перечисленных картин в самом деле нет ни одной отечественной или штатовской. (Кстати, этот Джармуш кто, тоже американец?) Американцы изобрели только один жанр — дебильную комедию, а я их терпеть не могу. — Странно, что ты их смотрела, в таком-то возрасте… Фильмы-то старые. Моего поколения.
— Нас заставляют.
Кассета продолжала крутиться, гитара продолжала звучать.
— Классно играет! — восхищённо сказала Танука. — Не хуже Янга.
— А кто это?
— Нейл Янг. Он музыку писал к «Мертвецу».
— А-а…
Нейла Янга я никогда не слушал и даже не слышал, но говорить об этом не хотелось. Вообще говорить сразу стало не о чем. Загадка разрешилась и больше меня не мучила. Осталось только некоторое беспокойство из-за тех странных SMSок, но я думал, что и это как-нибудь само собой уладится.
— Ну, — я хлопнул себя по коленям, подводя черту под разговором, — пожалуй, я пойду. Спасибо за кофе.
— Вкусный?
— Да.
— Я, вообще-то, плохо готовлю, но кофе варю лучше всех, — похвасталась она. — Если где в компании собираемся, меня все просят сварить.
При этих её словах я ощутил покалывание в груди. Честно признаться, я с трудом мог представить её в компании. И дело даже не во внешности и не в поведении. Она не была замкнутой, но, даже когда держалась непринуждённо, от неё веяло душевным холодком, будто у её харизмы, как у холодильника, есть регулятор и, стоило температуре повыситься, — сразу включался компрессор. Она и говорила так же, то и дело замолкая и подолгу глядя в сторону. Подростки часто любят подстраиваться под собеседника — ещё силён стадный инстинкт, хотя индивидуальные черты всё чаще берут верх. Танука была не такой. Она казалась открытой, но не снимала брони и, хоть напоминала зеркало, на деле была как поверхность воды, которая волнуется, а в глубине проглядывает дно. Если и удавалось разглядеть своё отражение, оно всегда было искажённым, переосмысленным. У этой девочки была какая-то тайна, и она умела её скрывать.
— Кстати, — как бы невзначай поинтересовался я, — Танука — это имя или прозвище?
Она искоса взглянула на меня и дунула на чёлку, падавшую ей на глаза.
— А тебе не всё равно?
— Ну… Вообще-то, всё равно.
— Вот и ладно.
— Можно я тебя как-нибудь сфотографирую?
— А ты хороший фотограф?
— Я? Не знаю. Пока не жаловались.
Она покусала губу, посмотрела в потолок, улыбнулась и впервые за этот вечер стала похожа на ребёнка.
— Я подумаю, — сказала она. — Потом. Если получится.
— Звони, если что.
Я зашнуровал кроссовки и обернулся на пороге:
— Ну, всё. Будь здорова, сова.
Я сказал это и сразу понял, что совершил ошибку: улыбка с её лица исчезла, будто стёртая ластиком. Невидимый холодильник включился, ледышка в её сердце мигом остыла до нужной температуры. Даже губы побелели.
— Я не сова, — грубо сказала Танука.
Она уже готовилась закрыть дверь. Надо было что-нибудь сказать, как-то исправить положение, но в этот момент зазвонил мой телефон. Я ухватился за возможность потянуть время и торопливо цапнул трубу.
— Алле.
— Жан, ты где? — спросила Инга.
Голос её был усталым, звучал механически. Таким тоном объявляет время женщина в китайских электронных часах.
— Я нашёл Тануку, — ответил я и сразу пояснил: — Ну, ту девушку. И знаешь, я выяснил насчёт рисунка и записи. Та кассета…
— Можешь больше не выяснять. Они нашли его.
— Кто нашел? — не понял я. — Кого нашли? Игната?
— Да. Милиция нашла.
— А… и где он был?
— Не важно, — сказала Инга. — Теперь всё не важно. Он умер.
