Владимир Кузнецов - Темные (сборник)
Нейдж кивает и, подхватив корзину, пятится к выходу. Джек отворачивается, возвращаясь к шкафу.
– Стой, – властный рык останавливает Тинсоу, словно замораживая ее изнутри. Она медленно оборачивается.
– Как ты смогла родить в себе истинный страх, если знала, что я не стану убивать ни тебя, ни младенца?
Нейдж не находит в себе сил взглянуть на чудовище.
– Я не знала. Я хотела в это верить, когда выходила из дома, но не смогла сохранить веру, переступив этот порог.
Удовлетворенный рык эхом отражается от каменных сводов.
– Воистину, для людей неведение – величайшее из благ. Теперь иди. И никогда больше не приходи сюда.
***– Но, дорогая моя! Я прошу тебя – подумай еще раз. Ты представляешь, что будут говорить люди?
Рандсакса Иль, старшая сестра Нейдж, говорит, не прерывая своего вязания – обычного для нее занятия в последние годы. Нейдж занята младенцем – она держит бутылочку, которую тот сосет с привычной жадностью.
– Развод для женщины твоего положения недопустим. К тому же как ты рассчитываешь найти нового мужа с этим ребенком? Да и работа – кто из этих богатых джентльменов знал, что именно ты готовила те замечательные блюда, которые прославили поварскую чету Тинсоу? Тебя не возьмут главным поваром просто потому, что ты – женщина.
– Оставь это, сестрица, – наконец отвечает Нейдж. – Все уже решено. Я не могу жить с мужчиной, который продал собственную дочь. К тому же у меня есть кем его заменить.
– О! У тебя есть на примете богатый вдовец?
– Боюсь, что нет. Он сирота, и за душой у него ни гроша. Но этот мужчина был дарован мне Всевышним, и отказаться от него было бы преступлением против Вышней воли.
Рандсакса морщится, выражая так крайнее недовольство.
– Ты слишком привязываешься к нему. Он может не пережить этой зимы.
Нейдж качает головой и улыбается ребенку.
– Он переживет. Дважды он должен был покинуть этот мир и дважды спасся. Нет, смерть не скоро придет за ним, Ранди.
Сестра сокрушенно вздыхает.
– Я слышала, вы совершили таинство крещения. Как священник назвал его?
– Джекфри, – улыбается Нейдж.
Рандсакса озабоченно цокает языком.
– Плохое имя. Плохое. Не нужно тебе дразнить его, дорогая моя.
Нейдж Тинсоу молчит – она должна молчать. Никто не узнает, что у дверей церкви жуликоватого вида громила сунул ей записку. Всего три слова было в ней.
«Назови его Джекфри».
Подписи не было. Она не была нужна.
Закатные лучи проникают в открытые окна. Олднон, столица империи Альбони, прощался с еще одним днем.
Дмитрий Тихонов
На краю света
Austr sat in aldna i Jаrnvioi…
[4]
IГрохот пугает птицу на ближайшей яблоне. Тяжелое ржавое лезвие проламывает лобовое стекло, сносит зеркало заднего вида, сминает капот и все, что под ним. Артем перехватывает колун, двумя ударами пробивает дыру в бензобаке, затем отступает на пару шагов, тяжело выдыхая облачка белого пара. Пустая деревня молчит, как и подобает покойнику. Лишь едва различимое эхо тает где-то вдалеке, возле леса.
АРТЕМ: Вот так, сука! Вот так. Можешь не ждать, я к тебе не вернусь.
Он сплевывает себе под ноги и, закинув колун на плечо, бредет по снегу к дому. Взгляд его скользит по просевшим, потемневшим сугробам вокруг, натыкается на два птичьих крыла. Скорее всего, вороньи – иссиня-черные, с перьями почти в локоть длиной. Они вырваны с корнем, и красные ошметки мяса на краях еще влажно поблескивают. Рядом темнеет несколько кровавых пятнышек. Артем подбирает крылья, внимательно рассматривает их и осторожно сует в карман бушлата. У калитки он останавливается, опускает колун на землю и, прислонившись спиной к забору, говорит в пространство перед собой, оживленно жестикулируя.
АРТЕМ: Конечно, сомнения были. Я – обычный парень, ничто человеческое мне не чуждо. Помню, в то утро вышел на улицу, чтобы наполнить таз для умывания, и понял, что наступила весна. Моя «Нива», та самая, на которой я добрался сюда, показалась из-под снега. Просто стояла там, хоть сейчас садись и возвращайся. Мысли такие сразу появились. Но… это как у алкоголиков, знаете? Нельзя поддаваться. Я справился.
Набрав во дворе дров, он заходит в дом.
IIНастенные часы с кукушкой показывают половину второго. Артем сидит за столом, накрытым выцветшей клеенкой. Перед ним – три ряда жестяных банок, наполненных черной землей. С помощью деревянной ложечки он делает в каждой небольшое углубление, опускает туда семечко и закапывает его. С другой стороны стола на трехногой, чуть покосившейся табуретке сидит старый лохматый кот и внимательно наблюдает за действиями хозяина. Бледный дневной свет льется сквозь окно, наполняя комнату миллионами танцующих пылинок. Вороньи крылья, очищенные от грязи и снега, сушатся на подоконнике.
АРТЕМ (вполголоса): …и главное – она даже не пыталась понять. Даже не пыталась спросить, поговорить. Ничего не пыталась. Такая психология. Наверно, когда постоянно думаешь о вещах, то и людей начинаешь воспринимать словно вещи. Не стоит заморачиваться, если не подходит – найдешь другую.
Он вздыхает, пристально вглядывается в бесцветный пейзаж за окном, будто ожидая увидеть что-то. Затем поворачивается к коту, грустно улыбается ему.
АРТЕМ: А она все время думала о вещах. Они все там помешаны на вещах. Продают, покупают без перерыва. Огромные дворцы строят для магазинов, представляешь? У стариков дома разваливаются, зато торговые центры на каждом углу. Копошатся в этих крохотных своих квартирках, в тесноте, в бетоне сплошном, целыми днями в бумажках и телевизоре, а в выходной у них праздник – поехать в торговый центр. Пройтись по магазинам. Покупать. Отдыхают так. Веришь?
Кот молчит.
АРТЕМ: Я бы на твоем месте тоже не поверил. Глупость это ведь. Но сам видел. Сам там жил, тонул во всей этой чуши, в бездарности и бесплодности глобальной. Ни на что они больше не способны. Только по-тре-блять. Даже игрушки для детей покупают готовые, штампованные, хотя не должно быть радости большей, чем собственному ребенку своими руками смастерить что-нибудь. Любовь-то она ведь только через труд смысл обретает. А если ты, пока в очереди на кассе стоишь, схватишь с полки первый попавшийся «киндер-сюрприз», никакой любви в этом нет. Фальшивка одна. Сплошное притворство.
Кот зевает, лениво спрыгивает на пол и идет к печке. Артем провожает его взглядом.
АРТЕМ: Вот и я тоже не выдержал. Тоже сбежал от этого всего, укрылся здесь. Звал ее с собой, но, когда пытался объяснить, она смотрела на меня пустыми, абсолютно пустыми глазами. Ничего не понимала. Компьютер у нее включен был, браузер открыт на странице какого-то очередного интернет-магазина. И, пока я говорил, она туда поглядывала то и дело. Я отвлекал ее, понимаешь? От покупок…
