Ужасно-прекрасные лица (ЛП) - Чень Линда
Из-за этого слова мисс Тао звучат немного банально, немного неискренне, как обязательный отказ от ответственности, который говорится для того, чтобы замаскировать яд одержимости весом и телом, который шоу-бизнес заставляет нас пить с порога: "Побочные эффекты статуса айдола могут включать головные боли, тошноту, потерю аппетита, обезвоживание, недоедание, депрессию, беспокойство, дисморфофобию, низкую самооценку, расстройства пищевого поведения, мысли о самоубийстве и, в некоторых тяжёлых случаях, смерть. Всегда консультируйтесь со своим врачом, чтобы узнать, подходит ли вам роль айдола".
Даже если мисс Тао не ожидает, что мы будем выглядеть определённым образом, у меня есть скриншоты, доказывающие, что остальной мир придерживается совершенно противоположного мнения. Страх и сомнение наполняют меня изнутри вместе со знакомым волнением — волнением перед выступлениями, гастролями, бесконечной прессой и жизнью у всех на виду.
Во что я ввязалась? Я правда снова этим занимаюсь?
Я хватаюсь за первоначальную причину, за тот всплеск убеждённости, который почувствовала, когда впервые подала заявление.
— Фитнес-центр и залы для частных тренировок открыты до 22:00. Комендантский час начинается в 23:00 — все должны вернуться по комнатам.
Пока мы пробираемся по первому этажу здания, вокруг меня раздаются шепотки. Когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, головы быстро отворачиваются, и я лишь мимолётно замечаю осуждение и догадки в глазах других девушек.
Мисс Тао завершает экскурсию и приводит нас в главный танцевальный зал — огромную студию со светлыми деревянными полами и зеркалами по всей длине помещения:
— Пожалуйста, позвольте мне представить Юну, нашего замечательного тренера по танцам.
Я узнаю Юну как одну из судей на моем кастинге. Или это не она? Она определённо выглядит знакомой. Должно быть, она новая протеже госпожи Тао, с прямой осанкой балерины и такой же нестареющей красотой.
— Давайте начнём, — говорит Юна толпе.
Я украдкой бросаю ещё один взгляд на Кэнди, которая смотрит прямо перед собой, и внезапно сомнение уступает место острой, как бритва, ясности.
Раньше я делала свой выбор, основываясь на том, чего хотели другие.
На этот раз я выбираю то, чего хочу сама.
А я хочу показать Кэнди, что я ещё тут. Я хочу доказать ей, маме, всем фанатам, которых я подвела, что я не постыдное разочарование. Что я снова могу быть достойна их любви и уважения.
Но больше всего на свете я хочу узнать правду о том, что случилось с Миной.
И я не уйду, пока этого не получу.
Глава 6. Четыре года назад
Я не могу в это поверить. Это кажется нереальным.
Такая невероятная мечта не может так легко сбыться.
Меня пригласили на одну из трёх главных ролей в новом музыкальном шоу для подростков "Сладкая каденция".
Что ещё лучше, моя партнёрша — не кто-то, а сама Кэндис Цай. Мы станем коллегами. Даже одногруппницами, если нас выдвинут на дебют, как поп-группу.
А лучше всего то, что мы cможем по-настоящему подружиться.
Я стану настоящей актрисой, как хотела мама, пойду по её стопам, пройду те же этапы. Мама была на седьмом небе от счастья, когда нам позвонил кастинг-директор. Впервые за долгое время мама кажется по-настоящему счастливой.
Она пребывает в таком состоянии блаженства, что наконец делает то, что откладывала годами — везёт нас в Сан-Диего к бабушке с дедушкой.
Два часа езды по трассе I-5, и мы останавливаемся перед маленьким голубым бунгало. Когда мы подходим к двери, я представляю себе, как пухленькая 5-летнюю версия мамы играет во дворе, рисует мелом на тротуаре, катается на роликах по подъездной дорожке. Я представляю её в 16 лет, только что снявшую брекеты, целующуюся с парнями в машинах на том месте, где мы только что припарковались. Я думаю о том, как она поругалась с родителями на следующий день после того, как ей исполнилось 18, и уехала в Лос-Анджелес в своём стареньком зелёном универсале, о котором до сих пор вспоминает с нежностью. Хотела бы я сказать этой девушке, что у неё всё получилось, что она преуспеет, несмотря ни на что, и что теперь мы вместе исполняем её мечты.
Дедушка и бабушка ниже ростом и хрупче, чем я их помнила.
— Здравствуйте, Ама [2], — вежливо приветствую их я, как дедушку и бабушку.
Ама сразу же переходит со мной на тайваньский диалект, слова произносятся слишком быстро, я ничего не разбираю и начинаю паниковать из-за необходимости собирать воедино всю дискуссию, развернувшуюся вокруг меня. Я едва понимаю по-китайски, чтобы поддерживать непринуждённую беседу; добавьте ещё тайваньский диалект — и можно с таким же успехом начать играть в шарады.
Ама надевает нам на ноги пластиковые домашние тапочки, Агонг ведёт нас в гостиную. Я тихо сижу на диване рядом с мамой и смотрю на тарелку с нарезанными фруктами на кофейном столике, которые никто не ест. Ама и Агонг говорят на сочетании тайваньского и китайского с редкими английскими словами, вставляя их, и я изо всех сил стараюсь не отставать от этой трёхъязычной конференции. Затем мама сообщает важную новость.
Я это понимаю, потому что бабушка и дедушка замолкают. Выражения их лиц не нуждаются в переводе.
— Ты собираешься стать актрисой? — спрашивает меня Ама по-английски, указывая на телевизор позади неё.
Я хочу ответить "да" по-тайваньски, но так нервничаю, что забываю даже самые простые слова и натянуто киваю.
— А как же школа? — спрашивает Ама.
— Мы что-нибудь придумаем, — отвечает мама.
— Ей нужно ходить в школу! Дети ходят в школу!
— Ей не обязательно ходить в школу, чтобы получить образование!
— Тебе не кажется, Шу Цзин, что она немного молода? — наконец вступает в разговор Агонг, но совсем не затем, чтобы поддержать маму.
— Ничему тебя жизнь не научила! — ругается Ама. — Ты собираешься позволить дочери совершить те же ошибки, что и ты!
— Она будет участвовать в большом шоу — большем, чем всё, что я когда-либо делала! — возражает мама.
— Она забеременеет, как ты! Или подсядет на наркоту! — уже кричит Ама.
— Почему ты столь одержима неудачей? Ты хотела, чтобы ничего не получилось у меня, а теперь того же хочешь и для Санди!
Они снова переходят на китайский, и я замолкаю. Не знаю, почему я думала, что всё пройдёт гладко. После жаркой перепалки мама встаёт с дивана.
— Уходим, — объявляет она.
— Что? — выпаливаю я. — Мы только приехали!
— Бери сумку, — она наклоняется к ручке своего чемодана, дёргает его за собой и поворачивается к двери. — Мы возвращаемся домой.
— Но!..
— Санди, не возражай.
Я перевожу взгляд с удаляющейся спины мамы на хмурые лица бабушки и дедушки. Они не делают ни малейшего движения, чтобы остановить её. Я извиняющимся тоном склоняю перед ними голову, а потом бросаюсь вслед за мамой. Входная дверь осталась открытой. Мама уже на полпути к машине.
Когда я засовываю пятки в кроссовки, сухая морщинистая рука хватает меня за запястье. Я поворачиваюсь. Агонг стоит позади меня в холле с виноватой улыбкой. Он вкладывает мне в руку белый конверт.
— Береги себя, — говорит он, убирая пальцы с моей руки.
Когда я сажусь на пассажирское сиденье, мама говорит мне только одно:
— Забудь всё, что ты тут услышала. Ты докажешь им, что они неправы.
Я чувствую всю тяжесть её ожиданий, которые она возлагает на мои плечи.
От этого я чувствую себя важной персоной. У меня появляется цель.
— Я постараюсь, мама, — обещаю я ей.
Когда мы останавливаемся на заправке, я заглядываю в конверт, который дал мне Агонг, пока мама ходит за сигаретами и кофе. Он полон 50-долларовых банкнот.
Теперь я понимаю, откуда мама этому научилась. Она использует материальные блага как выражение любви и заботы — покупает мне сумочки от "Шанель" вместо того, чтобы сказать, что гордится мной.
