Эрик Хелм - Уцелевший
— Выносим вон всю мебель, — распорядился герцог. — Снимаем занавески. Нужна пустая комната. Голые стены и пол... Виноват, книги можно оставить. Они у вас в почете и чистоте.
Мари-Лу испуганно охнула.
— Кроме того, требуются веники, швабра и тряпка. Желательно, свежая, недавно стиранная.
Трое мужчин взялись двигать стеллажи и выставлять кресла, покуда Мари-Лу, закатав рукава платья, рылась в рабочем шкафчике собственной горничной.
Миновала примерно четверть часа. Все трое — герцог, Ричард и Саймон — пыхтели и отдувались, но кроме золоченых книжных корешков, в библиотеке не оставалось ничего.
— Простите, если подвергаю сомнению добросовестность вашей прислуги, — улыбнулся де Ришло, — однако придется убрать еще разок, и самолично. Тщательнейшим образом, особенно пол. Ибо злобные силы станут цепляться за малейшую частицу грязи, чтобы облегчить себе материализацию. Будьте любезны, княжна...
Герцог подмигнул Мари-Лу.
— ...займитесь этим. А я напоследок позвоню в «Павлиний Хвост» — может, странствующий рыцарь объявился.
— Ну, конечно, Сероглазка, — весело ответила Мари-Лу, стараясь поглубже спрятать нараставшее беспокойство. С помощью Ричарда и Саймона бывшая княжна Челышева принялась выметать, скрести и скоблить уже безукоризненно чистый паркет. Когда герцог вернулся, пол библиотеки можно было бы смело и спокойно лизнуть — столь неимоверно сияли надраенные заботливыми руками доски.
— О Рексе ни слуху, ни духу, — печально объявил де Ришло. — Ну, пускай появится! Впрочем, нет, — пускай появится живой и здоровый, остальное простим и забудем... Телефон я уже отключил: у Малэна, чего доброго, достанет безрассудства ослушаться и снять трубку. А теперь — все наверх, переодеваться.
23. Внутри пентаграммы
Они лежали головами к центру круга, составляя своеобразный крест из человеческих тел. Никто не разговаривал, но и сомкнуть глаза не удалось никому.
Слой чистых простынь и одеял позволил устроиться с большим или меньшим удобством — но лишь на время. Потом доски паркета показались чрезмерно жесткими, даже сквозь толстую мягкую ткань. Пляшущее пламя зажженных свечей, не говоря уже про ярко горевшие электрические лампы, беспокоило, не давало задремать. А взвинченные, растревоженные нервы тоже мало способствовали отдыху.
Мари-Лу почувствовала себя совершенно измотанной и несчастной. Только тревога за Саймона и клятвенные уверения герцога, что присутствие супружеской четы Итонов усилит защитные возможности, заставили ее ввязаться в затею, начинавшую изрядно отдавать вещами, о которых бывшая княжна Челышева тщательно и долго пыталась позабыть. Мари-Лу не шевелилась, и мысли в хорошенькой головке бродили отнюдь не успокоительные.
Ричард раздумывал о своем. До дня рождения Флер оставалось недели две. О подарке для девочки гадать не приходилось, но что подарить матери? Мари-Лу уже имела все, чего может пожелать избалованная жена богатого мужа. Покупать ей новые драгоценности не просто смешно, а по-настоящему глупо... А если скаковую лошадь-двухлетку? Самого Ричарда конный спорт занимал меньше прошлогоднего снега — черта, весьма необычная в стопроцентном британце, однако жена обожала бега и, вероятно, с удовольствием ставила бы на собственного коня...
Итон раздраженно перевернулся на живот. Ну и олухи! Что Саймон, что герцог — всяк на свой лад. Черной магией занимаются в большинстве европейских столиц, не раз и не два Ричарду рассказывали о кощунственных мессах... Сборища длинноволосых декадентов устраивали детские спектакли, дабы невозбранно вылакать недельную порцию спиртного, а потом предаться разнузданной оргии. Но де Ришло втемяшил себе в голову, будто здесь наличествует опасность и, прошу любить и жаловать: четверо взрослых людей ведут себя как четверо сумасшедших. Тьфу! И Саймон хорош. Правду говорят соотечественники Мари-Лу: в тихом омуте...
Ричард опять перевернулся и решил из уважения к старым друзьям покорно дотерпеть до утра. Но уж поутру, голубчики, не взыщите...
Герцог лежал на спине с закрытыми глазами и не шевелился. Ровное, мерное дыхание могло бы обмануть стороннего наблюдателя, но де Ришло и не помышлял спать. Он прислушивался к малейшему движению остальных, к потрескиванию поленьев, к легкому шипению стекавшего со свечей воска.
Полночь уже миновала. Начался дождь, и бурные струи забарабанили о камень террасы, низвергаясь по водостокам. Итон продолжал вертеться. Бесцельное бдение раздражало его все больше. Еще часа четыре этой бессмысленной, утомительной игры в охотников за привидениями! Дурацкая выходка!
Ричард решительно провел по лицу ладонями и уселся.
— Послушайте, — медленно произнес он, — а не хватит ли нам дурака валять? Шутка есть шутка, понимаем и не обижаемся, но ведь наступает предел терпению. Кой у кого просто буйная фантазия — простите на дерзости, сударь. Если действительно так боитесь за Саймона, давайте, по крайней мере, перенесем сюда четыре кровати и устроимся по-человечески! Неужто мало спать на расстоянии вытянутой руки друг от друга? Не войдут ваши сатанисты, не осмелятся...
Де Ришло приподнялся и пронзительно уставился на Итона, сводя седые кустистые брови к переносице.
— Началось, — молвил он серьезно и резко. — Началось! Берутся за Ричарда. Впрочем, этого следовало ждать...
— Почему? — задиристым тоном осведомился Итон.
— А потому, любезный друг, что вы ни единому слову моему не поверили. Вот и ломятся в самую ненадежную амбразуру... Сознавайтесь, ведь вы убеждены: Саймон и герцог — двое великовозрастных остолопов, задумавшие поиграть в сражение со злым волшебником?
— Не совсем так, — смутился Итон, — однако...
— Однако?..
— Знаете, — окрысился потерявший самообладание Ричард, — рассказы насчет черной магии, мессы того же цвета, козлов и баранов... Галиматья собачья, вот что это! Авторы идиотских руководств на сотнях страниц описывают огненные мечи, тетраграммы, дьявольскую aqua tofan’y, которая чуть ли не сильнее всех боевых газов вместе взятых, а в итоге? Да ни черта в итоге! Лишь только заходит речь о практике, шарлатаны с умным видом сообщают: сие не для непосвященных, чересчур ужасные последствия грозят баловникам... Повторяю...
— Извольте не поминать князя тьмы. Хотя бы не вслух, — раздраженно и повелительно сказал де Ришло.
— Повторяю: собачья и свинячья чушь!
Мари-Лу смотрела на мужа с изумлением. Воспитанный, сдержанный Ричард начинал вести себя, словно уличный задира. Правда, он и раньше не особенно стеснялся в выражениях, но никогда не разговаривал столь грубо, напористо, самоуверенно. А уж тем паче с лучшим другом дома.
