Алексей Атеев - Тьма
– Передохнем, – предложил Картошкин. Он порядком запыхался. Вообще Толик был хил и одышлив.
Гроб поставили на землю. На этот раз Картошкин сам потребовал у мамаши стаканчик, опрокинул его одним махом, крякнул и захрустел перьями лука. Выпили и остальные.
От нечего делать Иван стал осматриваться по сторонам. Взгляд его наткнулся на старый памятник не то из мрамора, не то из известняка. Камень от времени так посерел и обветрился, что было не разобрать, из какой породы он изготовлен. На нем было выбито:
«Купец первой гильдии и потомственный почетный гражданин Никодим Никитович Картошкин. Родился в 1811 годе. Почил в Бозе в 1893 годе. Мир праху твоему».
Иван не поверил своим глазам. Он подошел к камню и провел пальцами по шероховатым, стершимся от времени буквам. Так и написано «потомственный почетный гражданин», глаза его не обманывают.
– Предок наш, – пояснил подошедший сзади Толик, заметив интерес Казанджия к надписи на памятнике. – Я, видишь ли, купеческого рода. А мамаша и вовсе из князей. Правда, мать?
– Из мордовских, – отозвалась мамаша. – Это, конечно, не то, что разные там Голицыны и Шаховские, но тоже грамоты имелись и патенты на титул. Собственно, они и по сей день в сундуке лежат.
– А мы тоже дворяне, – заявил Славка.
– Точно, – подтвердил Валька.
– Баронских кровей, – продолжил повествование Славка. – Деда нашего сослали в эти места еще до войны. Из Питера выслали в конце двадцатых.
– А как ваша фамилия? – удивленно спросил Иван.
– Сохацкие. Но это по отцу. Батянька наш был рабоче-крестьянского происхождения. Шоферил всю жизнь. А по матери мы Корфы.
– Ничего себе?! – изумился Иван.
– И ничего удивительного, – отозвалась мамаша. – Здесь, в этой глуши – каждой твари по паре.
– Вставайте, бароны! – насмешливо приказал Картошкин Славке и Вальке, присевшим на принесенные с собой табуреты. – Двигаем дальше.
Тем временем стало почти темно. Черная туча, разбухнув как опара, заняла все небо. Откуда-то накатил порыв промозглой сырости, будто и не было еще минуту назад банного зноя.
– Зябко чего-то делается, – поежилась мамаша.
– А ты прими стаканчик, – вполне серьезно посоветовал Толик.
– Погоди ты со своим стаканчиком. Дай до места дойти.
– Да вон она, могилка-то! – воскликнул Славка.
– Точно, – поддержал его братец.
– Вон рядом три здоровенных креста торчат. Братьям Милютиным поставлены, – стал рассказывать Славка. – Эти самые Малютины: Петька, Васька и Мишка в пятидесятых годах сколотили банду и грабежами занялись. Однажды они ворвались в местное отделение госбанка, знаете, на Ворошиловской улице, а менты, значится, их снаружи обложили. И как поется в песне: завязалась неравная битва. Милютины были вооружены до зубов. И пистолеты у них имелись, и обрезы… Короче, братьев, а кроме них, почти всех банковских служащих положили в том бою.
– Ну, слышали мы эту историю еще в раннем детстве, – сказал Картошкин. – Ты еще добавь, что последний из братьев, Мишка, вышел из банка с поднятыми руками, вроде сдаваться собирался, а когда подошел вплотную к ментам, взорвал противотанковую гранату, спрятанную за пазухой.
– И погиб, как герой, – добавил Валька.
– Как герой преступного мира, – заметила мамаша.
– И то верно, – поставил точку в этой истории Картошкин.
– Тут много кто похоронен из интересных. Двоюродная сестра Гитлера, Капланка, которая в Ленина стреляла…
– Брехня это все, – пренебрежительно произнес Толик. – Ладно, кончайте трепаться. Пришли. Вот она, могила.
Гроб был поставлен на табуреты, и только сейчас Иван огляделся. Место захоронения малообеспеченных слоев населения города Верхнеоральска представляло собой заросший сорняками пустырь, по большей части усеянный какими-то кочками, как тут же понял Иван, могильными холмиками. Кое-где возле холмиков возвышались облезлые железные пирамидки, увенчанные ржавыми звездами, имелись тут и кресты, по большей части покосившиеся, точно кланяющиеся друг другу. Но в большинстве, на могилах даже не было указано – кто в них лежит, а если когда-то и имелись таблички, то они давным-давно сгнили и превратились в такой же прах, как и те, чьи имена были на них написаны. Лишь три креста, принадлежавших братьям-разбойникам, имели относительно ухоженный вид. Они были выкрашены в голубой цвет, а на перекладинах висели выцветшие бумажные цветы.
– Мы в этой могилке Тольку хотели схоронить, – стала объяснять Ивану мамаша, – а он возьми да оживи.
– Шурик его оживил, – в какой уж раз сообщил Славка.
– Никто меня не оживлял, я сам очнулся! – вновь разъярился Картошкин.
– Будет вам, – миролюбиво сказала мамаша. – Какая разница – кто оживил. Главное, он тут, с нами. Ладно, ребятки. Пора хоронить, а то вот-вот ливанет. Дайте-ка мне сказать словцо.
– Начинай, – разрешил Толик.
– Ладно. – Мамаша откашлялась и вытерла губы. – Сегодня мы хороним Александра… Как там его дальше кликали?
– …Александровича Александрова, – подсказал Картошкин.
– Да. Александра Александровича Александрова. Не знаю уж, истинное ли это его имячко или нет. Откуда он к нам явился – неведомо. Какой он веры – тоже непонятно.
– Как это не понятно? – воскликнул Славка.
– Не встревай, – одернул его Толик. – Пусть мать говорит.
– Да, вера его была не наша, – повторила мамаша. – Поэтому и не пригласили священника, чтобы проводить в последний путь… – Она запнулась.
– Про добрые дела говори, – подсказал Толик.
– Добрые дела?.. Да какие уж тут добрые дела…
– А Тольку оживил, – гнул свое Славка.
– Разве что. Но был он вроде…
– Смотрите! – закричал Славка. – Там, за крестами!..
Все повернули головы в указанном направлении.
– Душа ихняя! – кричал Славка.
Иван вгляделся. За одним из крестов действительно виднелась сгорбленная фигурка. Она явно старалась, чтобы ее не заметили.
– Эй, ты! – крикнул Толик. – Кто бы ты ни был, иди сюда!
Фигурка, казалось, колебалась.
– Славка, приведи! – скомандовал Картошкин.
– Не пойду я…
– Почему это?
– Боюсь.
– Ну и черт с тобой!
Толик почти бегом направился к крестам. Вот он подошел почти вплотную к фигурке, обернулся.
– Да это Дашка! – прокричал он, схватил девушку за руку и потащил к остальным. Вид у Даши был несчастный. Голова повязана черным платочком, в руке букетик полевых цветов.
– Ты чего тут делаешь? – спросила мамаша.
– То же, что и вы. – Девушка старалась вести себя в свойственной ей нагловато-независимой манере, но в глазах ее стояли слезы.
– На похороны, значит, явилась? – язвительно поинтересовался Славка. – А батька твой где? Или тоже за крестом прячется?
