Энн Райс - Вампир Арман
Я лег на спину, в легкомысленном отчаянии протянул руку и потрогал детский труп, все еще довольно теплый. Я не каждый раз видел их призраки. Я не стремился освоить способы их вызывать. Они не друзья мне, а новое проклятье, эти духи, периодически собирающиеся на сцене моего кровавого убийства. Когда они проходили по сцене моей агонии, когда кровь во мне бывала еще теплой, в их лицах не появлялось никакой надежды. Их не озарял яркий луч светлых чаяний. Может быть, эта способность развилась во мне благодаря голоданию?
Я никому о них не рассказывал. В той гнусной камере, в проклятом месте, где неделю за неделей ломалась моя душа, лишенная даже утешения закрытого гроба, я боялся их и постепенно их возненавидел.
Только в далеком будущем я обнаружу, что другие, вампиры по большей части их не видят. Было ли это милосердие? Я не знал. Но я забегаю вперед.
Давай же вернемся к тому невыносимому времени, к тем испытаниям. В таком плачевном состоянии я провел около двадцати недель. Я больше не верил, что существует яркий, фантастический мир Венеции. Я знал, что мой господин умер. Я это понял. Я знал, что все, что я любил, умерло.
Я тоже умер. Иногда мне снилось, что я дома, в Киеве, в Печерской лавре, что я стал святым. В такие моменты мое пробуждение было мучительным.
Когда ко мне пришли Сантино и седовласая Алессандра, они, как всегда, вели себя ласково, Сантино пролил слезы, увидев меня в таком состоянии, и сказал:
– Пойдем ко мне, идем же, пойдем, ты начнешь заниматься со мной всерьез, идем. Даже такие жалкие создания, как мы, не должны так страдать. Идем со мной.
Я доверился его рукам, я открыл губы ему навстречу, я наклонил голову, чтобы прижаться лицом к его груди, и, слушая, как бьется его сердце, я сделал глубокий вдох, словно до этого момента мне отказывали даже в воздухе.
Алессандра очень нежно прикоснулась ко мне своими прохладными мягкими руками.
– Бедный маленький сирота, – сказала она. – Заблудшее дитя, какой же длинный путь ты прошел, чтобы найти нас.
Удивительно, но все, что они со мной сделали, показалось мне нашей общей бедой, общей и неизбежной катастрофой.
Келья Сантино.
Я лежал на полу, меня обнимала Алессандра, она покачивала меня и гладила мои волосы.
– Я хочу, чтобы сегодня ночью ты пошел с нами охотиться, – сказал Сантино. – Ты пойдешь с нами, со мной и с Алессандрой. Мы не позволим другим тебя мучить. Ты голоден. Ты же очень голоден, правда?
Так началось мое пребывание среди Детей Тьмы. Ночь за ночью я молча охотился со своими новыми спутниками, со своими новыми возлюбленными, со своим новым господином и со своей новой госпожой, а когда я был готов серьезно заняться новыми уроками, Сантино, мой учитель, кому изредка помогала Алессандра, сделал меня своим учеником, оказав мне таким образом великую честь, о чем мне не замедлили сообщить, улучив момент, остальные члены собрания.
Я узнал то, о чем Лестат написал после моих откровений, – великие законы.
Первое. По всему миру мы собираемся в собрания, у каждого собрания есть свой глава, и мне предстоит стать таким главой, как настоятелем монастыря, и в мои руки попадут все вопросы власти. Я, и только я буду определять, когда следует создать нового вампира; я, и только я буду следить, чтобы превращение производилось надлежащим образом.
Второе. Темный Дар, ибо у нас это так называется, запрещается передавать тем, кто не обладает физической красотой, ибо порабощение Темной Кровью красивых людей более приятно Справедливому Богу.
Третье. Нельзя допускать, чтобы молодого вампира создавал древний вампир, ибо со временем наши силы возрастают, и силы старейших слишком велики для молодых. Свидетельство тому – моя собственная трагедия, меня создал последний из известных нам Детей Тысячелетий, великий и ужасный Мариус. Я обладаю силой демона и телом ребенка.
Четвертое. Ни один из нас не смеет уничтожить себе подобного, за исключением главы собрания, который должен был готов в любой момент уничтожить непокорных членов своей стаи. Все странствующие вампиры, не принадлежащие ни к какому собранию, должны уничтожаться таким главой собрания немедленно.
Пятое. Никакое вампир не имеет права разоблачить свою личность или волшебную силу в присутствии смертного и остаться в живых. Никакой вампир не имеет права записывать слова, способные выдать тайну. Смертный мир не должен знать ни одного вампирского имени, и все свидетельства нашего существования, попадающие в царство смертных, должны уничтожаться любой ценой, как и те, кто допустил столь ужасное нарушение божьей воли.
Это еще не все. Там были и ритуалы, и песнопения, своего рода фольклор.
– Мы не входим в церкви, ибо в этом случае Господь поразит нас молнией, – объявлял Сантино. – Мы не смотрим на распятие, и присутствия такового на цепочке, висящей на шее смертного, достаточно для того, чтобы оставить его в живых. Мы отворачиваем глаза и пальцы перед медальонами с изображениями Святой Девы. Мы трепещем перед ликами святых.
Но тех, кто не защищается, мы разим божественным огнем. Мы питаемся, где нам угодно и когда нам угодно, жестоко, как невинными, так и теми, кто благословен красотой и богатством. Но мы не похваляемся перед миром своими деяниями, не похваляемся и друг перед другом.
Великие замки и залы закрыты для нас, ибо мы ни при каких обстоятельствах не смеем вмешиваться в судьбу, уготованной Господом нашим для тех, кто создан по его образу и подобию, иначе, чем вмешиваются в нее паразиты, или пылающий огонь, или Черная Смерть. Мы – проклятье тени. Мы вечны. А завершив во имя Господа свои труды, мы сходимся вместе, избегая удобств, богатства и роскоши, в подземельях, благословенных нами для сна, и лишь при свете огня и свечей мы собираемся, чтобы читать молитвы, петь песни и танцевать, да, танцевать вокруг костра, тем самым укрепляя волю, тем самым разделяя свою силу с нашими братьями и сестрами.
Шесть долгих месяцев прошло за изучением этих уроков. В это время я совершал вместе с остальными вылазки в римские переулки, где охотился и объедался теми, от кого отвернулась судьба, кто так легко попадал в мои руки.
Я не искал больше в их мыслях преступления, оправдывающего мою хищную трапезу. Я больше не тренировался в утонченном искусстве убивать, не причиняя жертве боли, я больше не заслонял несчастных смертных от жуткого вида моего лица, моих отчаянных рук, моих клыков.
Однажды ночью я проснулся и обнаружил, что меня окружили мои братья. Седовласая женщина помогла мне подняться из свинцового гроба и сообщила, что я должен пойти за ними.
Мы поднялись на землю, к звездам. Там горел высокий костер, как в ночь гибели моих смертных братьев.
