Вадим Смиян - Пушкинский вальс
- Вы так примитивно лгали, что я поразилась – неужели вы считаете меня такой непроходимой дурой? Когда я дала вам повод так подумать обо мне?!
Ее вопрос прозвучал столь зловеще, что его охватил ужас. Он поспешно пролепетал:
- Боже мой, что вы говорите… Лилия Николаевна… я всегда считал вас умнейшей женщиной… и это правда… Клянусь, это правда…
- Замолчите, - холодно сказала Лилия Николаевна, - вы и сейчас лжете, всеми силами пытаясь спасти вашу жалкую жизнь,которая, между прочим, уже практически закончилась. Нет, вы считаете меня безумной, правда? Скажите хоть сейчас одно правдивое слово: Да или нет?.. – Она ниже склонилась над его лицом.- Смотрите мне в глаза. Откройте ваши глаза, пока я их еще не вырвала! Вот так…- заметила она удовлетворенно, когда он испуганно вытаращился на нее. – Ну и что же я вижу? Животный страх… Инстинкт выживания любой ценой… Пожалуй, еще жалость к себе… И все! Вы такой же примитив, как и те, кто побывал в этой комнате раньше вас. Не простейшее, конечно, но так – нечто на уровне мелкого существа вроде мыши… И не более.
Она резко и негодующе отвернулась от него. Владислав Георгиевич с трудом разлепил изрезанные губы и прохрипел:
- Простите…что вы с ними… сделали?
Бритва резко повернулась к нему.
- С кем? – заинтересованно спросила она.
- С теми… кто был здесь.
- Ах, эти…- Лилия Николаевна беззаботно усмехнулась. – отправила на переработку!
- Что?..- чуть слышно выдохнул он. Бритва вновь наклонилась над ним, как учительница над бестолковым учеником. Четко выговаривая каждое слово, произнесла:
- Вы считаете себя таким умным, а не догадываетесь? Я их убила, понимаете? Убила! А теперь пришел и ваш черед.
Владислав Георгиевич заплакал от бессилия. Слезы полились из его глаз, стекая по окровавленному и чисто выбритому лицу.
- Отпустите меня…- прошептал он. – Прошу вас… Отпустите!..
Лилия Николаевна взглянула на него с жалостью.
- Куда же вы пойдете с таким лицом, - сказала она тоном воспитательницы, увещевающей малыша, пришедшего со двора в промокшей обуви. – Все встречные от вас разбегутся! А ведь мы с вами только начали урок! И я еще буду мучить вас своими ногтями! – она наклонилась к нему ниже и сказала извиняющимся тоном: - Мне так хочется…
Гончарова вновь отошла от него на шаг. Затем сказала сухо и деловито:
- Я понимаю, вас не интересуют ни мои чувства, ни мои переживания. Раньше-то вам не было до них дела, а теперь и подавно. Вас интересует ваша участь, и это вполне естественно. Я заметила, как вы напряглись, услышав от меня слово «переработка». Как видите, у меня нет здесь ни печи, ни крематория, стало быть, речь не идет о каких-то изуверских способах вашего уничтожения. Речь идет о другом… вас давно интересовала идея посмертного существования, не так ли, Владислав Георгиевич? Так что же такое – переработка, о которой я упомянула? Я говорила о переработке не тела, а души… Вы меня понимаете?
Лилия Николаевна заглянула ему в глаза. На его залитом кровью и слезами лице отражалась только смертная мука. Он едва не терял сознание.
- Я сейчас буду говорить очень важные вещи! – сурово заметила Бритва. – И я настоятельно рекомендую меня выслушать! Вы слышите?
Владислав Георгиевич лишь слабо простонал в ответ. Лилия Николаевна взглянула на его правую руку: она действительно затекла, и пальцы на ней начали приобретать лиловый оттенок.
- Похоже, я и вправду чересчур затянула вашу руку, - признала она. – Что ж, давайте немного облегчим ваши страдания. Вы обещаете хорошо себя вести, правда?
Он поднял на нее глаза и прошептал:
- Я не шевельнусь без вашего дозволения… Отвяжите меня… пожалуйста…
- Ну, отвязать совсем – это слишком! – сказала она. – Но путы я готова ослабить. Я почти освобожу вам правую руку, но если начнете вырываться, я свяжу вас так, что вы и мизинцем не шевельнете! До самого конца. Ясно?
- Ясно…- прохрипел он в ответ.
Бритва наклонилась и значительно ослабила веревку, прикручивающую его правую руку к подлокотнику. Ему сразу сделалось легче.
- Шевелите пальцами энергичнее, и кровообращение восстановится, - сказала она, точно давала врачебную рекомендацию. – Вот так… О чем я говорила? Ах, да… о переработке. Так вот – в том измерении, которое у нас принято именовать тем светом или загробным миром, с душой каждого умершего человека происходит некий сложный и порой весьма мучительный процесс, который можно представить себе как некую врачебную процедуру, нечто вроде воздействия облучением. В ходе этого процесса, имеющего целью подготовку души к новому воплощению, происходит освобождение души от всего лишнего, негативного, ненужного. Весь этот энергетический хлам как бы выжигается… А в итоге от души остается лишь то, что несет в себе некое разумное начало, составляет как бы бессмертное ядро этой души, и вот оно-то продолжает свой дальнейший путь по бесконечной спирали эволюции…
- Откуда вы это знаете?..- спросил Владислав Георгиевич, у которого ослабление болевого воздействия включило определенную возможность работы мозга. – Вы что… были там?
Лилия Николаевна улыбнулась так, будто услышала ребенка, задавшего детский вопрос.
- Вы тоже были там, Владислав Георгиевич! – живо воскликнула она. – Только вы запамятовали, а вот я – помню.У вас сохранились только смутные отрывочные воспоминания об этом процессе, оставшиеся глубоко в подсознании. Они-то и подогревают ваш интерес к идее загробного существования. И не только у вас. Веками люди, дававшие себе хоть какой-то труд задуматься над вопросом « А что нас ждет там»?, сохраняли смутные воспоминания об этом лучевом воздействии на их души, и о мучениях, которое это воздействие несет грешной душе. Эти воспоминания отражены в образе адского пламени, который присутствует во всех мировых религиях. Идея католического чистилища говорит о том же… Ну, а на более примитивном, скажем так – народном уровне, эти же воспоминания трансформировались в жуткие картинки о пылающих в аду кострах, кипящих котлах и раскаленных сковородах, на которых черти жарят несчастных грешников. Обратите внимание: во всех этих представлениях об аде непременно присутствует идея огненного воздействия, мучительного сгорания в пламени (то же самое вы видели на иконах и картинах средневековых мастеров, изображающих Страшный суд). Только со временем произошла подмена понятий – идея очищения заменилась на идею загробной кары за неправедную жизнь. Эта подмена понятий породила и вопрос о вечности адских мук. Пытливые умы пытались понять – как же совместить идею всепрощающего и милосердного Бога с представлением о вечности адских мучений, которое проповедовала церковь? Действительно – как? За что Бог так наказывает человека, свое же создание, пусть даже и непутевое? Многие становились в тупик, пытаясь решить эту проблему. А ответ лежит на поверхности. Бог никого не наказывает, и никого на муки не обрекает, ведь прокаливание грешной души есть процесс очищающий, а не карающий, и он не длится вечно – он длится столько, сколько надо для избавления конкретной души от накопленной ею негативной энергетики. Освободившись, эта душа отправляется готовиться к новому перерождению. С другой стороны, поскольку люди умирают на земле всегда, то и выжигание негатива из их душ происходит всегда… Таким образом, для человечества в целом так называемые адские муки оказываются вечны, но для любого конкретного человека они же – конечны… Что вы там копошитесь? – вдруг повернулась к своему пленнику Лилия Николаевна. – Мне вас снова скрутить намертво, что ли?
