Вадим Смиян - Пушкинский вальс
- Хватит острить, Федор! – почти крикнул Порошин. – Хватит! И без тебя тошно…
- Не кипятись, Сергеич…- примирительно сказал Ухов. – Я же не в обиду тебе говорю. Я только хочу, чтобы ты сам себя послушал. Я тебе по-дружески скажу: твои подозрения – это бред безумца. Мой тебе совет: будь аккуратнее! Не дай Бог, брякнешь такое где-нибудь на оперативке, под комиссование попадешь! Между прочим, Лилию Николаевну наше руководство знает и уважает, она даже семинары тут у нас вела! Многие еще отца ее помнят, был деятель партийный один из первых у нас в городе. А ты вылезешь со своими бредовыми подозрениями – не дай Бог, Миша! Тебя в порошок сотрут, со службы выкинут… Куда тогда пойдешь? В сторожа, что ли? С твоей-то головой, Миша!
- Ладно, Федя… за заботу спасибо, - устало произнес Порошин. – Намаялся я, честно тебе скажу. В отпуск мне надо – три года уж не был…
- Да? А твои двадцать дел мне без тебя тащить?
- Ну и что? Ты в отпуск пойдешь – я твои дела тащить буду! первый раз, что ли?..
- Ладно, Миш… поехали, поехали домой! Ночь уже скоро…
- Ну добро! Поехали…
Порошин тяжело поднялся из-за стола, рассеянно огляделся – не забыл ли чего, и,взявши портфель, направился к выходу. Ухов вышел первым. Капитан оглядел кабинет и выключил свет. Проскрежетал ключ, поворачиваясь в замке, и – наступила тишина.
* * *
- А вот вы и пришли в себя! – услышал над собой Владислав Георгиевич знакомый и чарующий голос. – Очень, очень хорошо…
Он с трудом разлепил тяжелые веки и тупо,непонимающе огляделся по сторонам. Он увидел себя в какой-то странной комнате без окон, со стенами, выложенными кафелем, и с одной стальной дверью. У противоположной стены имелось нечто вроде ванны, встроенной в стену, рядом стоял деревянный чурбан, обернутый прозрачной пленкой. Оглядев себя, он с изумлением убедился, что сидит на стуле возле стены, и руки его туго-натуго прикручены к подлокотникам, а ноги также привязаны к двум передним ножкам. Стул был массивный, тяжелый – при всем желании раскачать его он бы не смог.
- Еще раз добрый вечер, Владислав Георгиевич, - сказала с улыбкой Лилия Николаевна, располагавшаяся напротив него на точно таком же стуле.
Ее красно-золотой прикид исчез, уступив место черному облегающему костюму, напоминающему с виду костюм для дайвинга. Вместо красных туфель на ногах у нее теперь красовались черные туфли на таком же высоком каблуке. Волосы все также оставались уложенными в высокую прическу, заколотую двумя длинными заколками. Теперь госпожа Гончарова напоминала женщину-ниндзя из восточных боевиков, только не хватало черной маски.
- Что это?..- вне себя от изумления спросил Владислав Георгиевич, напрягая руки, но тугие путы сразу же беспощадно впились в его плоть. – Это… шутка?
Хозяйка рассмеялась – весело и непринужденно, будто бы они все также пили чай в гостиной, и она услышала от него забавный анекдот.
- Продолжаю оказывать вам гостеприимство, Владислав Георгиевич! –воскликнула она, озирая его с явным удовольствием. – Вы недурно соснули, должна вам сказать…
- Послушайте, ваши импровизации заходят слишком далеко! – отвечал он с возмущением. – Немедленно развяжите меня, что еще за дурацкий спектакль! Мне больно и неудобно…
- Ах вот как? Ну, извините великодушно… Хотела бы только вам заметить, что по сравнению с другими вы устроились здесь у меня как король! Восседаете на удобном стуле, и голова у вас не болит, ведь правда? Судя по вашему виду, самочувствие у вас вполне сносное. Другим моим гостям, побывавшим здесь, повезло куда меньше: они не сидели на стульях, а валялись на полу, как раздавленные червяки и умоляли меня о пощаде. Соответственно и привязаны они были к стене, вот к этим стальным скобам…- она указала на скобы, вделанные в стены по всему периметру комнаты. – С вами такого ведь не случилось… пока.
Владислав Георгиевич уставился на нее с испуганным недоумением.
- Какие еще… другие? – пролепетал он.
- Вы у меня не первый здесь, - доверительно сообщила хозяйка, чуть наклонившись к нему. – И очень возможно, не последний…
Владислав Георгиевич ощутил волну непреодолимого ужаса.
« Господи! Боже милосердный…Да ведь она сумасшедшая! Я в плену у сумасшедшей! Как же я влип… Господи, помоги! Что делать… что делать...»
Он попробовал напрячь руки, но только застонал от боли и едва смог шевельнуть затекшими пальцами. Лилия Николаевна с интересом понаблюдала за его попытками.
- Не трудитесь понапрасну, мой милый Владислав Георгиевич, - почти ласково сказала она. – Это бесполезно: связывать и привязывать я умею и люблю. Лучше смиритесь со своей участью и дайте себе труд внимательно выслушать то, что я вам буду говорить. Я намерена преподать вам урок… очень серьезный урок. Он вам решительно необходим…
- Лилия Николаевна! – он попытался взять себя в руки и говорить как можно спокойнее, чтобы ненароком не спровоцировать ее. – Послушайте, пожалуйста… Не надо ничего мне рассказывать, хорошо? Не надо открывать мне никаких ваших тайн и секретов – пусть они останутся при вас. Мне не следует их знать, я недостоин того, чтобы вы меня посвящали в свои тайны. Давайте успокоимся… И вы снимете с меня эти веревки, мы выйдем отсюда, я заберу свой саквояж и поеду на станцию. И навсегда исчезну из вашей жизни, вы обо мне никогда ничего не услышите. Давайте поступим так… хорошо?
- Поедете на станцию? – осведомилась госпожа Гончарова таким тоном, словно они обсуждали программу на предстоящий день. – Да ни к чему это – ночь уже на дворе. А ночью электрички не ходят. И не отвлекайте меня, Владислав Георгиевич: я знаю, язык у вас подвешен неплохо. Однако меня вы не уболтаете. А времени у нас с вами немного – мне еще предстоит немало возни с вами, то есть с тем, что от вас останется. Поэтому не болтайте понапрасну, а лучше внимательно слушайте. Все, что я скажу, имеет к вам прямое отношение.
- Пожалуйста, развяжите меня, - взмолился Владислав Георгиевич. – Мне очень больно…
- Вы, наверное, помните, – сказала Лилия Николаевна, будто и не слыша его просьбы, - как в прошлом году, общаясь с вами, я говорила о том, что истинная цивилизация начинается с культуры, прежде всего с культуры общения. Мне тогда казалось, я даже была уверена, что вы понимаете меня. Мне доставляло истинное наслаждение общение с вами! Мне даже казалось, что вот наконец мне встретился мужчина, который по-настоящему чувствует мою душу, понимает мои потребности – вы были галантны, умны, тактичны… Одним словом, производили впечатление культурного человека.В то памятное утро,провожая вас на станцию, я едва не плакала. Я пыталась скрыть свое отчаяние за показной веселостью, и мне вроде бы это удавалось… Знаете, мне тогда не хватило духу предложить вам переписку – я всегда полагала, что мужчины терпеть не могут писать письма – они считают эпистолярное выражение чувств сентиментальным и старомодным. Нечто подобное я боялась услышать и от вас… Потому трусливо промолчала. А потом, когда в тот холодный ноябрьский день от вас пришло письмо, и я каким-то странным чувством об этом узнала… как будто кто подсказал! Ведь не случайно я тогда оказалась у здания почтамта, не случайно отправилась туда! И там действительно меня ждало письмо… Я признаюсь вам честно – таких прекрасных писем я не получала ни от кого никогда в жизни! Как же я была благодарна вам!
