Наталья Иртенина - Белый крест
— Вы его не предотвратить, — заявил Гортван, выпятив губу.
— К сожалению, немного опоздали. Но я настоятельно советую вам хорошенько подумать, прежде чем делать официальные заявления, господин посол. Нападавший уже арестован, можете не сомневаться.
— Я хочу видеть его! — мгновенно оценив ситуацию, потребовал Гортван. — Если он гражданин Урантия, я должен вопросить этот убийца как офисиальн представитель Соединенные Штат Урантия.
— Вам будет предоставлена такая возможность. Позже.
Появился врач в сопровождении двух санитаров с раскладными носилками. Мимоходом зацепив взглядом труп и сердито посмотрев на всех остальных, доктор занялся раненым.
Поручик и его бойцы ушли. Гортван что-то тихо и энергично втолковывал другому послу, с бутылкой коньяка в руке.
— Доктор, что, будет жить? — спросил Мурманцев. Санитары перекладывали раненого на носилки.
— Я не Господь Бог, — мрачно ответил врач.
— Они требуют выдачи им Сандерса. Хотят забрать с собой, — благодушно басил Малютин, размешивая серебряной ложечкой сахар в стакане бледного чая.
— Губа не дура у господ послов. Намерены лишить нас законного приза?
— Этих Франкенштейнов можно понять. Они не хотят делиться с нами своим искусственным человеком. Вдруг мы сварганим из него что-нибудь пострашнее?
— Куда уж еще-то. Страшнее только нечисть. И потом, между Ру и Урантией нет договоренности о выдаче преступников. Может, у господ послов от пережитого память отшибло?
Малютин со вкусом отхлебнул из стакана бледную бурду.
— Однако к делу. Сандерс знает, что его голову требуют в Штатах?
— Догадался. Просит не выдавать его.
— Боится, значит?
— Не то чтобы боится. Но все же чего-то опасается.
— Попытайтесь сыграть на этом. Нащупайте его уязвимые места. Мы должны выкопать из него все, что зарыто в этой бездушной ско… гм… твари.
Мурманцев в сомнениях покачал головой.
— Я бы не хотел давить на слабые точки, ваше превосходительство. Даже скотине больно, когда ее бьют. Сандерс — всего лишь пешка в чужой игре. Я хочу попытаться вырвать его из этой игры. Найти его сильные стороны и воздействовать на них.
— Хотите заняться воспитанием голема? — Малютин изумленно вскинул брови. — Ну-ну. Здесь я вам не помощник, Савва Андреич. Кроме того, это не входит в круг ваших обязанностей. Впрочем, я наслышан о вашем упорстве и удачливости в достижении… гм… подобных целей.
— Хотите сказать — «безумных», ваше превосходительство?
Малютин не ответил, глотая чай, но именно это он и хотел сказать.
— Может быть, они и безумные, — продолжал Мурманцев, — но я не согласен отступать перед барьерами, возводимыми разумом. Надо хотя бы попытаться взять их.
— Да… пожалуй, мне нравится такая постановка вопроса. Как вы намерены действовать? И кстати, «вырвать и игры» вы сказали. Сандерс арестован. Для него эта игра уже окончена. Или я чего-то недопонимаю?
— Он зациклен на ненависти к своим хозяевам, хозяевам Урантии. У меня создалось впечатление, что в него вложили эту ненависть, как компьютерную программу, — те, кто использовал его. Пока эту программу не изъять — он в игре, на их стороне. А действовать я намерен… честно сказать, не знаю. Буду фантазировать — по вашему же совету. Например, заставлю читать сказки.
— Не понял. Какие сказки?
— Детские сказки. Аксаков, Андерсен ну и так далее.
— Вы смеетесь, господин капитан?
— И не думал. — Мурманцев, воодушевившись, вспомнил, как генерал-лейтенант Карамышев настраивал его на педагогическую работу с четырехлетним ребенком. — Или… помните, Иван Фомич, такого писателя — Михаил Булгаков?
— Мм… что-то запамятовал.
— Хотя да, он не слишком известен. Жил в первой половине прошлого века. Писал в основном фантастику.
— Ах фантастику! — небрежно протянул Малютин. — Так бы сразу и сказали. Разве ж я читаю фантастику?
— А я так иногда почитываю. Бывает очень даже душевно написано. У Булгакова была такая повесть — «Собачье сердце». Премилая вещица. Хотите расскажу содержание?
— Сделайте одолжение.
— Некий профессор, тоже в некотором роде Франкенштейн, создал из собаки человека. Пересадил псу какие-то мозговые железы погибшего мужчины. Дальше эта псевдоличность берет фамилию Шариков и начинает самостоятельную жизнь, устраивается дворником. Однажды он видит, как свора псов напала на мальчишку-бродяжку. Дело происходит в двадцатые годы прошлого века, беспризорников тогда много появилось. Шариков смотрит с интересом, азартно подначивает псов, своих бывших приятелей. А потом внезапно вспоминает, как сам побирался по улицам, как голодал, как его пинали везде, как однажды повар-садист ошпарил кипятком. Он начинает проникаться жалостью к мальчишке, бросается с метлой на псов. Те, раззадоренные, переключаются на него, валят с ног. Он ударяется головой, теряет сознание. Псов уже разгоняют другие, подоспевшие на помощь. Шариков снова попадает на операционный стол к профессору — проломил череп, когда падал. Повредил те самые пересаженные железы. А других у профессора под рукой нет. И он возвращает на место прежние, собачьи. Предполагается, что после этого существо начнет деградировать из псевдоличности обратно в зверя. Но ничего подобного не происходит. Шариков остается человеком. Псевдоличность становится личностью. Правда, живет недолго, все-таки умирает. Такая моралитэ.
Малютин выдержал паузу, затем медленно спросил:
— Скажите честно, зачем вам это? Я понимаю — сказки, фантастика. Но вы же не думаете всерьез, что гомункул может обзавестить бессмертной душой?
— Милосердие беспредельно, почему нет?
Вместе с сырым воздухом оттепели в открытую форточку влетал тяжелый, густой, будто медовый, звон с колокольни Пречистенского храма. Мурманцев специально попросил выделить ему для бесед с арестованным — именно бесед, не допросов — помещение с минимальным набором казематных признаков. Ажурная решетка на окне, отсутствие острых и тяжелых предметов, кнопка вызова охраны на столе — вот и все. Остальное — легкие занавески, шкафы с многотомными энциклопедиями, горшки с бегониями и геранью на подоконнике, электрический чайник — создавало атмосферу обычного присутственного места, какой-нибудь редакции или нотариальной конторы.
Мурманцев сидел за столом и не сводил глаз с собеседника. Сандерс съежился на стуле, втянул голову в плечи и дрожал.
— Что, холодно? — спросил Мурманцев.
Сандерс замотал головой, страдальчески глянул на него и повернулся к окну.
