Майкл Слэйд - Головорез
– Зачем было охотиться за элмами? Почему было не вывести домашних их заместителей?
– Потому что Кван сам верил в янь, а проницательные гурманы узнали бы правду.
Дикость слабеет в неволе. На улице Кьянмен, здесь, в Пекине, есть Тонгрентанг.
Начиная с семнадцатого столетия его аптекари продавали "летний рог" для повышения детородных способностей. Летний рог заготавливают в июне, когда рога карибу покрываются бархатистым чехлом и наполняются кровью. Одна пластинка скажет аптекарю, является ли образец настоящим или же он получен от домашнего оленя, так сказать, кузена карибу. Он точно такой же, но без какого-либо янь.
– Мозг элмов доступен в ресторанах Кванов?
– Вероятно. За соответствующую плату. Их доставляют "змеиные головы".
– Змеиные головы?
– Контрабандисты. Торговцы плотью. У Кванов имеются сторонники в Синьцзяне. И лекарство и охотники по-прежнему в их распоряжении.
– Они пересылают мозги?
– Пересылают элмов. Чем свежее янь, тем сильнее лекарство.
Цинк покачал головой.
– Просто трудно поверить. Если вы говорите правду, то их клиенты – каннибалы.
– Я знаю, что это правда, – сказал Ки, – из-за болезни куру.
– Что это такое?
– Болезнь, вызывающая неудержимый хохот. Вирус, подтачивающий мозг. Он передаётся только при поедании человечины. Инкубационный период составляет тридцать лет. Врач, открывший его, получил Нобелевскую премию. «Куру» – это слово жителей Новой Гвинеи, означающее дрожание или тряску. Когда начинается её приступ, жертва теряет контроль над нервной системой. Националисты, евшие янь, хохотали вплоть до смерти.
– Элмы вызывали последний смех, да? – сказал Чандлер.
ТЫСЯЧА РАЗРЕЗОВ
Роузтаун, Саскачеван
вторник, 24 марта, 7:45 пополудни
– Если ты умрёшь, – сказал Глава, – кто будет твоим наследником? Первый родившийся сын является Главой. За ним следует его первый сын. Чтобы защитить порядок наследования, мы должны сохранить твоё семя.
Каждый понедельник на тринадцатом году его жизни приходила обнажённая женщина, чтобы собрать его сперму.
– Ну-ка, – подразнивала она его, теребя его пенис. – Сколько ты прольёшь для своего дедушки сегодня?
Ощущение стыда от происходящего сердило его. Такие бесцеремонные руки. Она улыбалась ему, пока он спускал в чашку.
Головорез выдерживал это только благодаря холодному участку в его мозгу…
– Чем мельче разрезы ты будешь на нем делать, тем дольше это будет продолжаться.
Глава вручил ему нож-янь.
Раздетый донага и кричащий человек висел на мясных крюках, вонзённых ему в кисти рук. Не доставая ногами дюйма до пола, он дёргался, чтобы уклониться от безжалостного лезвия.
Каждый квадратный дюйм его тела был рассечен по меньшей мере одним разрезом.
Головорезу было девять лет, когда он узнал о Тысяче Разрезов.
Он выдержал это благодаря холодному участку в своём мозгу…
Несколько раньше он остановился рядом с заснеженными деревьями.
Скрытый деревьями, он выполнил тай-чи, представляя себе воду, текущую по гладким валунам, словно "получая подарок".
Во время ритуала он отыскал в своём мозгу холодный участок…
Снег, насколько хватало взора, ничего, кроме снега.
Он притаился за сугробом в футе от дороги, оглядывая ферму в прибор ночного видения. Фосфоресцирующе-зелёная в бинокулярах, двускатная крыша имела громоотвод и заржавевший флюгер. Закрытые ставнями окна, увешанные декоративными шнурками, окружали крыльцо, а с ив свисали сосульки, похожие на бороду Санта-Клауса. Стёкла по сторонам от передней двери отсвечивали огнём, пылающим в камине.
Головорез был закутан во всё белое вместо своего обычного чёрного одеяния. Белая парка с белым капюшоном, с белыми прорезями для глаз маска. Полная луна и звёздное небо сияли над головой.
Холодная земля.
Холодный разум.
Безжалостное сердце.
Он расстегнул сумку и вынул винтовку.
Её артрит разгулялся сегодня, поэтому она сидела, покачиваясь, у камина. Опухшие пальцы перелистывали альбом, лежащий у неё на коленях. Чай в её чашке совсем остыл, так она была поглощена этим занятием. Воспоминания, запечатлённые в книге, согревали её.
Вот Цинк, когда ему было пять лет, зовущий свою маму, его язык примёрз к железным поручням заледеневшей ограды. Дважды он получил этот урок той зимой.
Такой упрямый мальчишка.
На следующей фотографии её сыновья разливают кленовый сироп, настоящие маленькие канадцы, а её отец расчищает участок в саду, чтобы залить каток. Кленовый сахар и имбирь: то, что любил Цинк. Ваниль и корица: это предпочитал Том.
Она усмехнулась, увидев моментальную фотографию снеговика во дворе, переведя взгляд на того, которого вылепил Цинк, когда был здесь в последний раз.
Из-за ослабевшего зрения она могла только представить шапку из старой каминной трубы и изъеденный молью шарф, угольки вместо глаз и морковку из погреба в качестве носа. Барк и Байт возились в серебристом свете луны.
Ещё несколько минут, и она впустит собак.
Головорез пристрелил Барка и Байта, когда они оббегали вокруг дома, выпалив по немецким овчаркам из винтовки с глушителем.
Спрятав винтовку, он вытащил нож-янь.
Белый на белом, он направился к заднему двору.
Большие часы с маятником прозвонили восемь часов, когда она с трудом поднялась с кресла. При движении у неё ныли все суставы. Как она боялась, открывая дверь, чтобы впустить собак и давая тем самым морозному демону зимы шанс впиться в её больные кости. Весна запаздывала в этом году. Так же, как и Том.
В первое мгновение она подумала, что за открытой дверью она увидела призрак, шутку, которую катаракта сыграла с её глазами. Затем нож рассёк её щеку, и она поняла, что видение было настоящим. Капли крови забрызгали снежно-белую маску.
Следующие два удара рассекли пальцы её руки, поднятой в ужасе, чтобы защитить лицо. Остро заточенное лезвие разрезало их до самой кости.
Старуха отшатнулась назад, к мироносице. Её обручальное кольцо звякнуло о медную чашу, когда она оступилась. Убийца секнул по тыльной стороне её шеи, пока она пыталась встать.
Убийца безжалостно протащил её от печи до китайского ларца, мимо одного из первых водяных насосов, под её медными чашами и кружками для коронации, мимо ирландских вязаний, ноттингемских кружев и грубых, выполненных сепией гравюр.
– Со старухой покончено.
Он секнул её ещё раз.
– Теперь дело за молодым.
Он секнул её.
– Ты расплачиваешься за то, что воспитала докучливого сына.
Он снова секнул её ножом.
И ещё раз…
И ещё…
И ещё…
