Лилит Мазикина - Луна, луна, скройся!
— Идёмте.
Я бегу возле Батори, подпрыгивая, словно весёлая — и очень грязная — болонка и на ходу рассказываю, захлёбываясь смехом, как я сбежала от Люции, как нашла способ оставить ему сообщение, как ловко добыла себе пропитание, которого хватило аж на половину пути, как обводила пруссов вокруг пальца. Даже если он не слушает меня, всё равно — мне просто необходимо рассказать это всё, выговориться.
То ли Батори так силён, что зачаровал хозяев дома без предварительной концентрации, просто на ходу, то ли они ошалели от его напористости, но без лишних слов меня провожают в ванную, где я, распевая от счастья, смываю с себя грязь, пот, крохотные чешуйки омертвевшей кожи, корки царапин, напряжение последней недели, страх; тут же, под струями душа, стираю бельё, подсушиваю его феном и натягиваю его на себя.
Приоткрыв дверь, Эльза передаёт мне одежду — я с изумлением вижу, что это мой осенний концертный костюм: огромная чёрная в белых и серебряных цветах верхняя юбка, просто чёрная нижняя, серебристосерая блузка с воланами на рукавах, чёрный с серебряной вышивкой и пуговицами в виде монет суконный жилет. В тайном кармане юбки лежит мешочек с украшениями: набор от Кристо и кулон от Батори. Когда я выхожу, наскоро просушив феном волосы, меня ждёт огромная кружка подогретого со специями вина, два яйца всмятку и две свежеотваренные сардельки.
— Сначала яйца, потом сардельки, только потом можно запить, — командует вампир. Я слушаюсь; с наслаждением высасываю тёплые, нежные желтки и белки. Жадно жую сардельки. Наконец, выпиваю и вино. Бог мой и Святая мать, до чего же хорошо!
— Пора, — говорит Батори. — Уже одиннадцать.
Он закутывает меня в свой плащ и несёт, прижимая к себе, одной рукой — легко, словно маленького ребёнка. Я обнимаю его, льну к нему — не только чтобы не упасть, но просто от огромной радости, что он здесь и что самое страшное уже позади. Слегка кружится от вина голова. Эльза молча спешит за нами.
Батори идёт по улице, проходит её всю и шагает дальше, где на отшибе стоят развалины какого-то дома. Только оказавшись внутри, понимаю — раньше это была просторная, добротная кузня. Вон остатки кузнечной печи, вон старая, ржавая наковальня. Пол каменный, наверное, холодный, и Батори ищет, куда меня усадить. Пристраивает прямо на наковальню.
— Это место, представьте себе, — говорит Батори, — считается проклятым, в то время, как оно, напротив, благословенно. Это место, где спрятано Сердце Луны. Слушайте, Лили, слушайте. Оно зовёт вас.
Эльза стоит неподвижно, как статуя, прислонившись к косяку давно уже не существующей двери. Батори тоже застыл, глядя на меня. Только постороннему его поза покажется небрежной — руки в карманы, непринуждённая осанка. Я же вижу, как напряглись его губы и скулы, как он впивается взглядом в моё лицо. Я закрываю глаза, чтобы не разделить его напряжения. Я слушаю.
Шелестит вялый мелкий дождь за стенами.
Тихо, мерно дышит Эльза.
Гулко бьётся моё сердце.
Шуршит кто-то невидимый над головой. Птица или мышь…
Я готова признаться, что ничего не слышу, как вдруг — словно невесомая паутинка блеснула на солнце и тут же снова стала невидимой — далёкий, почти неслышимый обрывок нежной струнной мелодии.
Из-под моей задницы.
— В наковальне, — шепчу я. — Или под наковальней.
— Ты молодец, Лили. Моя славная девочка… ты готова? — я чувствую тяжёлую и тёплую ладонь Батори на своей голове.
— Нет. Подождите, — я открываю глаза. — Подождите…
— Сейчас я расскажу тебе, почему я не боюсь. И ты тоже перестанешь бояться. Никогда, слышишь, никогда расчёты не были ещё так точны, никогда вероятность успеха не стремилась прежде к ста процентам. Равноденствие в этом году почти совпадает с полнолунием. Это очень важно. Это делает Сердце более восприимчивым. Про меня и себя ты уже знаешь всё: я — рыцарь по факту и по имени, а ты… но ты не знаешь того, что вычислил я и чего не увидели все остальные. В отличие от прежнего обряда, нужны не двое, а трое. Вампир, «волк», человек. Всадник, Ребёнок, Сова. Более того, все три должны быть разного пола, это даёт максимальные шансы.
Я моргаю.
— Как это возможно?!
— Очень просто. Мужчина, женщина, и гермафродит либо эльф.
— Эльф?!
— Существо, отказавшееся от всякого пола. Наш с тобой общий друг, — Батори смотрит на Эльзу. Та, словно очнувшись, принимается распаковывать гитару.
— Она будет играть?!
— И петь. Чтобы помочь тебе. Так надо.
Но мне это совсем не нравится. Я слилась, срослась не просто с песней — с юношеским голосом на диске Батори, в моей голове. Я боюсь, что просто не смогу двинуться, если эту песню споёт кто-то другой. Но вместо этого я говорю вслух другое:
— Вы ведь не уничтожите потом «волков», правда?
— Конечно, Лили. О чём вы говорите…
Пол почти голый, но всё же валяется несколько чёрных от старости обломков досок, какие-то листья, ветки. Батори неторопливо, рассчитанными движениями отгребает их носком сапога по углам. Эльза перебирает струны, настраивая гитару.
— А дождь не помешает? Тучи…
— Через полчаса или час их сгонит ветер, — равнодушно говорит Батори, отпинывая последние деревяшки. Я закрываю глаза, прислушиваюсь к тихой, нежной мелодии, играющей подо мной. Она стала более явственной. Мне удалось настроиться или тучи начинают расходиться? Я не знаю, но эта мелодия будоражит меня, я начинаю дрожать.
Минут двадцать ничего не происходит. Я слушаю Сердце. Эльза затихает, добившись от гитары нужного звука. Неподвижно стоит где-то здесь Батори. Мы все ждём. Даже воздух в разрушенной кузне, кажется, ждёт.
— Пора, Лили, — наконец, произносит вампир. Я слезаю с наковальни, подаю ему плащ — так, с плащом в руках, он и отходит в темноту, к стене. Луна заглядывает в дверной проём, высвечивая длинный, косой параллелограмм на полу, почти доходящий до наковальни. Эльза чуть подвинулась, чтобы не мешать свету струиться в кузню свободно. Я выхожу на освещённое место, оборачиваюсь туда, где спрятано Сердце. Неужели сейчас? Я даже не знаю, готова или нет!
Эльза перебирает струны, и мои нервы привычно натягиваются. Я глубоко вздыхаю, поднимая руки — нет, давая им взлететь, как бледным птицам. За перебором следует аккорд, и голос — такой знакомый, голос из моей головы, голос юноши с диска Батори — выводит первое слово, словно призыв:
Луна…
Я делаю первый шаг.
Я падаю в реку.
Я прыгаю с края крыши — и меня подхватывает восходящий ветер.
Я маленькая, крохотная, тоненькая, невесомая. Мои ноги босы, на мне — пижама. Я лечу, подхватываемая ветром, и приземляюсь на серебристом шифере соседней крыши. Там, внизу, поднимают белёсые глаза бледные лысые упыри. Они ворчат, они шевелятся, они приходят в движение. Они идут на крышу, но я уже на другом её краю, и мои пятки толкают край крыши прочь, вниз.
