Лилит Мазикина - Луна, луна, скройся!
— А почему не просто поклясться, что не будет истреблять? Тогда и обряд не страшен.
— Потому что после обряда он получит ряд новых качеств. Среди которых — возможность преступать клятву на своей крови.
Я гляжу на струну, раздумывая. Потом твёрдо произношу:
— Я не буду этого делать. А Батори не будет убивать «волков».
— Лиляна, вот тебе на пальцах всё объяснили! Это не-об-хо-ди-мо, понимаешь? Для выживания твоего племени — необходимо!
Я упрямо качаю головой.
— Если он мне доверяет безоглядно, то я не могу, не имею права, поступать с ним так.
— Вот этого я и боялась. Ты слишком часто ела его кровь, да?
— При чём тут это?
— В любого кровососа впечатывается преданность к тому вампиру, чью кровь он пил. Похоже, это правило распространяется и на полувампиров. Я опасалась этого. Должно же было чем-то объясняться, что прежде подобных симбиозов не бывало. «Волки» всегда убивали, чтобы получить кровь — потому что иначе, поедая кровь одного вампира, они бы просто становились зависимы.
— Но ты же тоже не охотой сейчас добываешь кровь, разве нет?
— Да. Но я чередую доноров. Плохо, как плохо, Лиляна… ты не оставляешь мне выбора.
Прежде, чем я успеваю сообразить, что это может значить, Люция выбивает из-под меня табуретку, наваливается сверху, стараясь обездвижить, и одной рукой начинает дёргать застёжки на джинсах. От шока я даже закричать не могу, только извиваюсь, пытаясь брыкаться и кусаться. Страх и отвращение к тому, что она собирается сделать здесь одним движением пальца, придают мне сил — но Люции их и без такого допинга не занимать. Мы пыхтим и рычим, колотясь на полу, словно два кота в драке. Внезапно чьи-то руки сдёргивают Люцию с меня — я в два рывка вскакиваю и отскакиваю и вижу, как голый и мокрый Драго пытается удержать руки «волчицы», одна из которых, с удлинёнными ногтями, угрожающе растопырена, а в другой появился нож. Прежде, чем я или Марийка догадываемся броситься и изменить соотношение сил, Люция с коротким взрыком выдирает руку с ножом и всаживает блестящее лезвие в шею Драго.
Я выбегаю из двери апартмана.
Я мчусь по лестнице.
Я прыгаю в окно и приземляюсь на карниз подъезда.
Я прыгаю с карниза на клумбу с какими-то пышными цветами.
Я бегу по двору.
Я бегу по улице.
Бегу по двору.
Бегу ещё по двору.
По улице.
По проулку.
По какому-то парку или скверу и снова по улице.
Я бегу, бегу, бегу, бегу.
Я прихожу в себя в яме у двери в подвал незнакомого дома. Сверху, с края ямы, смотрит на меня удивлённая дворняга. Или у неё отбит нюх, или она тупа — нас разделяет не больше полуметра, собаки никогда не подходят к «волкам» так близко.
Моё тело докладывает о множестве ушибов и наливающихся синяков, об отбитых ступнях и лодыжках, о загнанных лёгких и уставшей диафрагме единственным доступным ему способом — болевыми сигналами. Моя одежда цела, если не считать одной отлетевшей с рубашки пуговицы, но мокра от пота и чем-то испачкана. Я без оружия, колбасы, денег, документов, мобильного телефона, смены белья, ветровки и даже без обуви. Главное — я без провожатого и не знаю, как теперь добраться до условного места. Хуже того — я соображаю, что именно Люция и должна была меня доставить, а значит, у неё есть все возможности доехать туда без меня и встретить Батори со струной в руках и группой сочувствующих товарищей.
Боже, какая я дура! Что мне стоило сделать вид, что я соглашаюсь?! Драго был бы жив, а Батори не ждала бы засада! Уж не говоря о моём собственном положении. Я со злостью отвешиваю сама себе пощёчину. Легче не становится.
Вздохнув, я привожу себя в вид, который меньше бы настораживал прохожих. Переплетаю растрепавшуюся косу, оглаживаю и отряхиваю одежду. К сожалению, с ногами ничего не сделаешь — мне их даже не покрасить. Я выхожу из ямы и оглядываюсь. Уже вечереет; во многих окнах горит свет, но фонари ещё не включены. В одном из тёмных окон я вижу мужчину лет тридцати пяти, сидящего за компьютером; его лицо освещает экран. Это наводит меня на идею. Прогулочным шагом я подхожу к этому окну и оглядываюсь. Кажется, во дворе никого нет. Нижний край окна — чуть выше моей макушки. Я хватаюсь руками за раму и, подпрыгнув, подтягиваюсь. Ложусь животом на подоконник и самым невинным голосом спрашиваю:
— Добрый вечер. Можно мне войти?
Мужчину зовут Якуб. Мне не приходится особо упрашивать его пустить меня в интернет: он слишком заинтригован самим моим появлением и странным внешним видом. Я прошу его не глядеть, и он садится так, чтобы не видеть экрана, но смотреть на меня. Выхожу на свой сайт и огромными буквами пишу на главной странице:
ВСЕ ВСЕ ВСЕ!!! СООБЩЕНИЕ ДЛЯ ИМПЕРАТОРА!!!
ДРАГО УБИТ, НА УСЛОВЛЕННОМ МЕСТЕ ЖДЁТ ЗАСАДА.
РЕБЁНОК ИДЁТ В КУЗНЮ.
Ничего другого мне в голову не пришло, и я могу только молиться, чтобы сам Батори или кто-то из его вампиров (ведь могут же быть среди них такие, кто смотрел мои танцы и стал посещать страничку) вовремя увидел моё сообщение.
Потом я просматриваю карту, определяясь, как быстрее и безопасней — если это слово вообще тут уместно — дойти сначала до богемской границы, потом до Коварны. Подчищаю журнал браузера.
— Спасибо большое. Ещё одно… у вас есть ненужная расчёска?
И без того зачарованное, лицо Якуба становится совсем уж дебиловатым. Он нервно шарит по карманам спортивных брюк. Достаёт небольшой гребешок и осторожно протягивает его мне. Когда я берусь за расчёску, он вдруг спрашивает интимным шёпотом:
— А почему вы утопились?
— Откуда вы… — я осекаюсь, потому что до меня доходит. Босая миловидная девушка, появляющаяся из темноты в комнате одинокого мужчины, да ещё спрашивающая у него расчёску. Он принял меня за мавку, что-то вроде привидения утопленницы. И даже моё желание посидеть в интернете его не смутило, а моя реакция на вопрос, наверняка, только утвердила его в этой мысли. Бывает же — никогда бы не подумала, что взрослый мужчина может верить в мавок.
— Мне не нравится об этом говорить, — стараясь улыбаться обаятельно, говорю я и засовываю гребешок в карман джинс. Он ещё пригодится в дороге — терпеть не могу, когда голова не в порядке. — Спасибо за помощь. Прощайте.
— Прощайте, — Якуб сторонится, пропуская меня к окну. Я ловко спрыгиваю, оглядываюсь — он смотрит. Посмеиваясь, прижимаю палец к губам и ухожу, стараясь поскорее пропасть из виду за кустами у соседних окон.
Идти ночью и налегке было бы совсем приятно, если бы не гудящие после прыжков и бега по асфальту ступни. Ладно — уж мне не привыкать. Я заставляю себя отрешиться от боли и перехожу на мягкий и быстрый «волчий» шаг. Полчаса — и я выхожу из Кошице. Идти по обочине шоссе тревожно, я стараюсь идти параллельно дороге, как при бегстве из Праги. Проходя какими-то огородами, раздеваю подвернувшееся пугало: на нём хоть и ветхий, но всё ещё целый мужской пиджак, главное достоинство которого в том, что он тёмный, в отличие от моей рубашки. Заимствую и обширную шляпу, прячу под неё косу. К сожалению, ноги нечем прикрыть. Подумав, густо вымазываю их землёй, смачивая её дождевой водой из бочки. Теперь меня не заметить издалека, и я продолжаю путь смелее.
