Ричард Кнаак - Король серых
Отто больше не смотрел на него, весь уйдя в воспоминания.
— Рассудок — это ужасная вещь, — как бы между прочим заметил он. — Мы привязали чары к первому избранному, но мы были лишь тени, а он — человек. Натяжение оказалось слишком сильным. Успех вскормил поражение. — Обезьяноподобный как-то жалко заморгал. — Я уже не мог сохранять устойчивое состояние. Моя индивидуальность, которую я так лелеял, рассыпалась. Как карточный домик. И все же у меня оставались силы, Джеремия Тодтманн. Я не все забыл и отчаянно цеплялся за то немногое, что помнил. Сколько мог.
Так проходит мирская слава… Джеремия, которому в жизни было нечем похвастаться, тем не менее знал, что она, жизнь, у него есть. Пусть он не сделал за свою жизнь ничего выдающегося, но зато у него была личность. Он был кем-то узнаваемым. Тогда как для Отто существование складывалось из вечных попыток вспомнить нечто давно забытое и неспособности что-то предпринять из вечного страха забыть то немногое, что ему удавалось вспомнить. Лишь получив новое имя, он нашел в себе силы заглянуть назад в свое прошлое.
— Ворон… он действительно таков, как говорит?
— Да, Джеремия Тодтманн. Теперь я это знаю.
В каком-то смысле эльфы сами содействовали сотворению ворона. Чары вызвали его из небытия, а в дальнейшем и укрепили его, чему он сам старался способствовать.
Мелькнула смутная догадка — ворон, чары. Джеремия хотел ухватить ее, но она, не успев сформироваться в мысль, сгинула в бездне подсознания. В сознании всплыл другой вопрос:
— Отто! Мог ли я на самом деле передать ему власть чар?
Обезьяноподобный ненадолго задумался, наконец ответил:
— Да.
Он снова попытался облечь в слова то, что не давало ему покоя:
— Но не будет ли это…
— Ты не должен этого делать, Джеремия Тодтманн, — перебил его Отто. — Это сделает его могущество безграничным. Он сможет коснуться реального мира.
Легкий ветерок покачивал ветки деревьев, но Джеремия, принадлежа к царству грез, был невосприимчив к нему. Сейчас он был бы рад даже урагану, если бы только он был посланцем реального мира.
— Все это какая-то чертовщина! Заставляет даже пожалеть, что здесь нет Ароса.
Глаза обезьяноподобного загорелись неровным светом, выдавая охватившее их обладателя возбуждение.
— Арос ничего не может сделать. Ворон заставил бы его забыть самого себя. И Каллистра — тоже. Они…
Джеремия едва сдержался, чтобы не схватить Отто за шкирку:
— Каллистра? Так она… она жива?
Теперь всполошился обезьяноподобный:
— Ты не должен думать о них, Джеремия Тодтманн. Не должен. Ради них. Ради…
Но Джеремия уже не слышал его.
— Каллистра! — благоговейно, как заклинание, повторял он. — Каллистра!
— Ты не должен о них думать.
Образ ее стоял перед глазами: Каллистра, стройная, неземная, само совершенство; бледная богиня с волосами цвета полуночи. Чем дольше он думал о ней, тем явственнее становился ее образ. К своему изумлению Джеремия поймал себя на том, что воображение его одновременно рисует и образ Ароса Агвиланы. Долговязый упырь стоял рядом с Каллистрой, опираясь на трость.
— Нет! — закричал Отто, взмахивая рукой. Джеремия не успел отреагировать — оплеуха пришлась ему в область подбородка. Он завертелся волчком и грохнулся оземь. Затем встряхнул головой и уставился на призрака.
— Однако это запрещенный удар, мой старый друг.
Отто обернулся на голос и сокрушенно вздохнул:
— Поздно. Слишком поздно.
Женская тень опрометью бросилась к поверженному, ошарашенному Джеремии и кинулась ему на грудь.
— Джеремия! Что с тобой?
— Каллистра! — пробормотал он.
— Что он с тобой сделал?
Джеремия потер ладонью подбородок:
— Все в порядке. — Учитывая недюжинную силу Отто, можно было сказать, что он еще легко отделался. — Думаю, он не хотел причинить мне боль.
Отто вновь обратился к лежащему у его ног Джеремии.
— Хотел привести тебя в чувство, но слишком поздно. Арос не должен появляться здесь. Он, как и ты, привлекает птицу. Теперь ворон решительно настроен тебя найти, Джеремия Тодтманн.
— Черный дьявол никогда не решится напасть, увидев всех нас — особенно меня, — заявил Арос. — Он не дурак, чтобы совать свой клюв туда, куда ворон костей не заносил. — Мертвенно-бледный призрак поморщился от собственного штампа.
— Арос, он никогда не боялся тебя. Он тебя использовал. Ты проложил ему путь.
— Абсурд!
Отто пожал плечами:
— Лучшая марионетка — это та, которая не видит нитей. Ворону был известен каждый твой шаг.
— Мы теряем время! — вмешалась в их спор Каллистра, помогая Джеремии подняться на ноги. — Единственная надежда Джеремии — покинуть наш мир!
Тодтманн, почувствовав, что головокружение прекратилось, решил наконец сам сказать пару слов о том, как он представляет себе свое будущее.
— Послушайте, вам не кажется, что я могу иметь…
— Ага, вся банда в сборе!
Вместо холмов и перелесков старой Англии появились окутанные зловещей тенью чикагские небоскребы. Небоскребы, которые продолжали пылать.
— Слишком поздно, — бормотал Отто. — Слишком поздно.
— Красная смерть воцарится над всем! — прокаркал ворон.
Призрачный огонь чикагского пожара больше не охотился на ворона, но его нельзя было назвать и хаотичным. Нет, языки пламени проявляли живой интерес к этой маленькой компании, явно рассчитывая втянуть их в залихватские пляски со смертью. Ворону удалось приручить раздутый Отто пожар и направить его против своих врагов. Алые проворные щупальца все ближе подбирались к Джеремии и его спутникам. Если у него и были вопросы, может ли причинить ему вред этот огонь, то страшный жар быстро дал на них ясный ответ. Сам этот жар был вполне способен убить его.
Рядом с Джеремией страдали Каллистра и двое других. Пламя было порождено Серым, и потому вполне действовало на обитателей мира теней. Даже если оно не могло их убить, то, несомненно, доставляло немалые мучения. В этом Джеремия уже убедился.
Вдруг Отто схватил Джеремию за шиворот; не успели Каллистра с Аросом глазом моргнуть, обезьяноподобный привлек его к себе и был таков.
Там, где только что был Чикаго, теперь вздымались ввысь покрытые снегом горные вершины. Внизу простиралась долина.
Джеремия повернулся к Отто:
— Ты что натворил? Как ты мог их бросить?
— Тебя нужно спасти, Джеремия. Любой ценой.
Джеремия уже хотел было ввязаться в спор со своим незадачливым спасителем, как вдруг тишину гор прорезал леденящий душу голос ворона:
