М. Роуз - Великое зло
Если ты поймешь, что тебя уносит, сопротивляйся… у тебя есть спасательный трос, якорь в настоящем.
Жас коснулась алой нити. Сосредоточилась на том, как шелк прилегает к коже. Это помогло. Видение рассеялось.
– Жас! Да что с тобою?!
Она опять сидела на земле. Она упала. Физическое падение как параллель психическому срыву.
Тео был рядом. И смотрел. Внимательно.
Но сейчас Жас видела не только Тео. Она видела еще и Овейна. Мужчину, чьи мысли разделяла. Она видела Гвенор и Бриса глазами Овейна. При взгляде на долговязого неуклюжего паренька сердце Жас разрывалось от любви, которую никогда раньше не испытывала. Она любила Бриса так, как будто он был ее сыном. Любовь к мужчине никогда не бывает такой, как любовь к собственному ребенку: без болезненной страсти, чистой, всепоглощающей…
Внезапно Жас поняла. Тео был реинкарнацией Овейна. Она, как и предполагал Малахай, возрождала к жизни чужое прошлое. Прошлое Тео. Она вспоминала для него.
Нить сдавила запястье. Жас провела по ней кончиками пальцев, как будто нащупывая дорогу. Закрыла глаза. Сосредоточилась на этом ощущении.
Что же происходит? Ей следовало испугаться, и какая-то часть ее личности действительно испытывала страх. Но, кроме страха, было что-то еще. Возбуждение и прилив энергии.
На сетчатке ее глаз изображения двух мужчин наложились друг на друга.
– Жас?!
Очнувшись, она с облегчением увидела только Тео.
– Жас?..
– Всё в порядке. Была – не знаю, как сказать, – вспышка, что ли? Не так, как вчера, мелькнуло и ушло.
Он погладил ее по голове.
– Как ты себя чувствуешь? Мне становится плохо от мысли, что с тобою опять что-то случилось.
Его тревога успокаивала. Жас нелегко заводила друзей. Не потому, что не хотела, – просто это давалось ей с огромным трудом.
Приступы галлюцинаций в детстве, самоубийство матери, годы, которые она потратила на посещение докторов и попытки найти корни проблемы, двенадцать месяцев, проведенные в Бликсер Рат, встреча с Гриффином и расставание – об этом не поговоришь с соседом на званом вечере. По мере того, как она сходилась с людьми ближе, страх позволить излишнюю откровенность и потерять их мешал продолжению отношений.
Ей трудно общаться с большинством людей, как и людям с ней. Но Тео – другой. Он тоже побывал в Бликсер. Часть их истории была общей, одной на двоих. Они оба страдали от тяжелой психологической травмы – и оба сумели ее пережить. Ей не нужно беспокоиться, что он не поймет, какие демоны ее грызут. У него есть свои, точно такие же. Если временами кажется, что она сошла с ума, можно не стесняясь ему признаться. Потому как он думает о себе точно так же. Они видели друг друга в моменты наибольшей слабости и уязвимости.
Жас сказала:
– Там, в клинике, мы были такими юными.
Тео кивнул.
– И подавленными. Трудное время. Знаешь, ты была первым человеком, который понял меня. Это было чудо.
– И для меня тоже.
– Ты была первым человеком, рядом с которым я чувствовал себя собой. Мы были похожи, и ты принимала меня таким, какой я есть. Это было очень серьезное открытие.
Это важно, подумала Жас. Это ключ к тому, что с ней происходило.
– В чем открытие?
– Что я могу себе нравиться. По крайней мере, мне нравился парень, которым я становился рядом с тобою.
– А что именно в себе тебе нравилось?
Жас почему-то была уверена, что это наиглавнейший вопрос: ключ к загадке, о самом существовании которой она раньше не догадывалась.
– Другие спрашивали меня, почему я себя не люблю. Их не интересовало, что в себе мне нравится. Но ты не похожа на других. И никогда не была похожа. И я страшно рад, что это в тебе осталось.
– Ты не ответил.
Она хотела понять.
– Ты была первым человеком, которому я пожелал помочь. В тебе было столько боли. Я хотел о тебе заботиться.
– Потому что если бы ты заботился обо мне и уменьшил мою боль, это уменьшило бы твою?
– Да. Как ты поняла?
Жас пожала плечами:
– Сама не знаю.
Она отвернулась. Посмотрела на камни. Подошла и коснулась одного. Он нагрелся на солнце.
– Думаю, мне снилось место, похожее на это, – тихо сказала Жас, почти желая, чтобы это было ложью. – Каменные сновидения, так я их называла.
– Может быть, ты все-таки видела в Бликсер Рат мои рисунки? Я все время рисовал это место. Я рисовал все дольмены Джерси.
Она повторила то, что столько раз говорил ей Малахай:
– Это дремлет в памяти у каждого.
Они отправились дальше, и Тео привел ее к другому сооружению: каменной арке. По стенам тянулся плющ.
– Что тебе снится на острове? – спросил он.
– Последние несколько ночей мне снятся нити. Во время последнего приступа я видела кого-то связанного. И еще сон о Мойре, богине судьбы, и о ее прекрасной шелковой пряже: золото, серебро, аквамарин, кобальт, пурпур, роза. Все нити очень тонкие – слишком тонкие, слишком непрочные. Она сидела и отрезала их. И плакала, и пела. Я даже помню слова ее песни: «Мы хранители нитей». Как ты думаешь, что это значит?
– Тетушкин ткацкий станок произвел на тебя сильное впечатление.
– Я думаю, это было спровоцировано инцидентом в пещере. Все, чего я хочу, – уметь управлять видениями. Контролировать свои галлюцинации.
Тео кивнул.
– Расскажешь, что тебе снится? – попросила Жас.
– В клинике мне часто снилось, как меня приносят в жертву Минотавру. Я был одним из тех юношей, которых привели в лабиринт ему на убой.
Он содрогнулся, его страх передался Жас.
– Затем эти сны прекратились… а потом… Когда погибла Наоми, они снова начались. Еще более яркие и пугающие, чем раньше.
Короткое молчание.
– Они по-прежнему тебе снятся?
Он кивнул.
– Так что по ночам я теперь просыпаюсь.
Она взяла его за руку. Кожа была ледяной.
– Это все оттого, что я виноват. В том, что с нею случилось.
– Виноват?
Он сделал глубокий вдох.
– Я ее убил.
Глава 36
В библиотеке «Лесных ручьев» Эш раскрыл дневник, найденный братом в пещере у моря. До сих пор не верилось, что такой хрупкий документ сохранился после всех этих лет, несмотря на сырость, – но вот он.
Каждая история начинается с холодка предвкушения. Цель так желанна, так ясна; нам сияет путеводная звезда, и мы стремимся вперед, не испытывая боязни. Не всегда понимая, что главное – путь, который нам суждено одолеть. И только одолевая его, мы обретаем себя…
Эта удивительная история началась у моря. Его звуки и запахи были знаками препинания, а колебания стихии – глаголами. Я пишу, а волны гневно бьются о скалы, и когда вода отступает, камень как будто плачет. Словно природа старается выразить то, что у меня на сердце. То, что мне не по силам высказать вслух; то, что я могу доверить лишь бумаге, только здесь, в этом сокровенном месте, только для тебя, Фантин.
