Елена Звёздная - Замок Оборотня
Странный голос. Волнующий. Голос, отзывающийся где-то внутри меня…
Мы стоим в огромном, по-летнему зеленом лесу, вокруг раздается пение птиц, где-то стрекочет кузнечик, вдали слышится шум воды… а я смотрю в золотые, словно светящиеся глаза человека, который меня похитил, и с удивлением понимаю – хочу, чтобы он поцеловал. Стянул с меня одежду, прикоснулся к моей коже и прижал к себе… Хочу слышать биение его сердца…
Что со мной происходит?
Он протянул руку, теплая, чуть шершавая ладонь коснулась моей щеки, нежно провела, а я… вместо того чтобы испугаться или вздрогнуть, закрыла глаза, словно стремилась ярче ощутить его прикосновение…
Я схожу с ума?!
Господи, я просто схожу с ума! Жуткие сны, частичная амнезия, и вот теперь это! Что я вообще делаю?
И, распахнув ресницы, я взглянула в глаза моего похитителя. Янтарные, нечеловеческие, звериные… До невозможности родные! О, господи, что со мной происходит?!
– Ким, – хриплый голос того, кто определенно не был человеком.
Откуда я это знаю? Просто знаю и все. Какая-то абсолютная внутренняя убежденность.
– Я… – вдруг понимаю, как жарко, как до безумия жарко, – я…
Непослушными пальцами пытаюсь расстегнуть куртку, а он… перехватывает, отводит мои руки, сам осторожно расстегивает молнию и замирает, едва с моих губ срывается:
– Свитер тоже… пожалуйста.
Такие сильные руки, огромные перекатывающиеся бугры мышц – и нежные прикосновения. Бережные, заботливые, осторожные.
Звериная мощь, и нечеловеческая нежность… И дыхание, хриплое, срывающееся, едва единственной моей одеждой до пояса остается белоснежный бюстгальтер.
Мы замираем, глядя друг на друга. В его огромных судорожно сжатых ладонях разрываются нити свитера, но… этого не замечаем ни я, ни он. Потому что уже рвется что-то другое, что-то гораздо более значимое, рвется… с моей душой вместе. Рвется, уступая желанию, которому я не в силах сопротивляться…
И с пересохших губ срывается едва слышное:
– Обними…те меня… пожалуйста.
Моя одежда падает из рук растерявшегося на мгновение мужчины.
Всего мгновение, краткое и яркое, как вспышка! Мгновение, в котором светятся его волчьи глаза, глядя с непониманием и вместе с тем с надеждой. А я в ужасе от собственной смелости, наглости, от себя, от ситуации…
В следующую секунду мы шагнули, словно брошенные ветром друг другу навстречу.
Мои руки скользнули, обвивая его шею, его – сжимая меня. Я замерла, вдыхая его запах, наслаждаясь прикосновением к его коже, ощущая, как быстро и мощно бьется его сердце. Куда сильнее моего, замирающего от осознания – я счастлива.
Здесь, с ним, сейчас.
Разум непонимающе протестует, раз за разом требуя прийти в себя, но впервые в жизни я отказываюсь прислушиваться к его доводам. И я готова на все, на все что угодно, только бы быть рядом, так тесно, чтобы тяжело вздохнуть, так близко, чтобы ощущать его запах, настолько рядом, чтобы забыть обо всем мире…
И я прижалась к этому сильному мужчине крепко-крепко, чувствуя, что давно не касаюсь земли, удерживаемая им. Но я совсем не ожидала услышать тихое, произнесенное так, словно он стонет от боли:
– Мне плохо без тебя…
И я перестаю дышать, боясь не услышать, не веря в то, что слышу, не понимая, почему каждое его слово отзывается в моем сердце.
– Мне так плохо без тебя, Ким. Без твоего запаха, ощущения твоей кожи, без взгляда твоих глаз, без звука твоего голоса. Без тебя.
И объятия становятся сильнее, почти до боли, но я готова терпеть эту боль вечно, лишь бы он не молчал, только бы слушать его голос дальше…
– Это рвет на части, Ким, – хриплый рык прорывается вновь, – это убивает, это выворачивает наизнанку… Рваться к тебе и не иметь возможности сломать Грани… Сходить с ума и не знать, где ты и что с тобой… Лежать на постели, где чувствуется твой запах, и осознавать – это все, что мне осталось… Готовить какао для тебя, ставить чашку на стол и понимать – ты не выпьешь, тебя нет… Есть я, дикое одиночество, давящая словно стальной капкан звериная тоска, а тебя нет…
Я вырываюсь, молча, решительно, торопливо, чтобы, отстранившись, встревоженно заглянуть в его глаза.
– Ты не помнишь меня, – кривая, грустная улыбка, – прости, забыл… Ты обняла, и я забыл… я и свое имя готов забыть, когда ты рядом…
И вдруг словно порыв – и я оказываюсь прижатой к капоту машины, а зверь, зверь нависает надо мной и, склоняясь к моим губам, хрипло шепчет:
– Покричи для меня, Ким.
Это был взрыв!
Словно разом рухнули серые стены обыденности, взрывая мой мир осколками ярких, насыщенных, острых воспоминаний. Острых настолько, что они вспарывали душу, разрывали сердце, лишали опоры под ногами.
Я вспомнила ВСЕ!
Едва не упала, вцепилась в плечи Сонхейда, судорожно хватая ртом воздух, пытаясь вдохнуть и не в силах это сделать. Я задыхалась… от злости!
– Сволочь! – Крик разнесся по лесу, и птицы испуганно смолкли.
Меня сжали крепче.
Суровое сопение продемонстрировало, что данную тему сэр Гаэрд Сонхейд обсуждать не намерен. Рванулась изо всех сил, пытаясь освободиться из объятий альфы стаи Северных Гор, а получила тихий вопрос:
– Почему ты ушла?
И на сопротивление не осталось сил. Уткнувшись лбом в его плечо, едва слышно ответила:
– Потому что ты монстр, Сонхейд.
Судорожный вздох, и злое:
– Лжешь.
Лгу, потому что каким бы он ни был монстром, сейчас, когда обнимает, отчетливо понимаю – мне плохо без него. Все эти полтора месяца мне было плохо, и, наверное, я тоже тосковала, просто не могла понять о чем.
– Почему ты ушла? – Альфа требовательно повторил вопрос.
Запрокинув голову, взглянула в его глаза и тихо спросила:
– Почему отпустил?
– Был далеко.
– Насколько далеко?
Лорд оборотень молчал несколько секунд, но под моим требовательным взглядом ответил:
– Стая свергла хранителей. Я альфа, я веду стаю в бой.
Значит, опять геноцид. Интересно, насколько повальный.
– И что с хранителями?
Мой очередной вопрос не вызвал у Сонхейда эмоций, и его ответ прозвучал безразлично:
– Хранителей нет.
Значит, убили всех. Мысленно содрогнувшись, отстраненно спросила:
– Не жалко?
Он улыбнулся, глядя на меня как на любимого ребенка, и так же с улыбкой произнес:
– Мы оборотни, Ким, у нас нет жалости к врагам.
Почему-то не удивлена.
А Гаэрд продолжил:
– И мы не просим прощения, но готовы на все, чтобы его получить.
Недоверчиво смотрю на него и просто не могу не спросить:
– А эта фраза к чему?
– К тому, что я сволочь, – прямо глядя мне в глаза, произнес оборотень.
Молча вырвалась из его объятий, прислонилась спиной к автомобилю, сложила руки на груди. Я понимала, о чем он – ночь, когда все случилось. Сейчас, когда воспоминания вернулись ко мне, я отчетливо помнила, как он отпрянул, ощутив, какую боль причинил мне, как ударился о выступающий край камина, и темно-алая кровь потекла по его напряженному телу. Вспомнила и как писала кровью, его кровью, в той самой книге… Но, поражаясь самой себе, я не могла понять, как умудрилась забыть то, что произошло дальше. Как он, вернувшись, целовал и старался успокоить, как мыл в душе, сцеловывая мои слезинки, как лежал рядом, обняв, пока я не заснула.
