Полуночное солнце - Кэмпбелл Рэмси Дж.
Я с облегчением понял, что по вводной части «Полуночного солнца» совершенно не заметно, каких усилий она стоила. В первом варианте она была до неприличия многословной, и, наверное, по этой причине в том числе, весь ее запал угасал задолго до конца восьмой главы. Например, женщина-полицейский, у которой во второй главе опубликованного варианта осталась половина предложения, подробно расспрашивала Бена: «Сколько поездов ты сменил? Моя дочка, она твоего примерно возраста, очень бы тебе позавидовала. Она, видишь ли, обожает поезда. У нее на чердаке целая коллекция. Хочет, когда вырастет, стать машинистом…» Конечно, все это обрисовывает характер персонажа, но при этом тормозит движение. Основные части тоже были избавлены от словесного балласта. Так, в пятой главе Миллиганы отправлялись вместе с мальчиками на автомобильную прогулку в выходной, машина ломалась на открытой местности в разгар сентябрьского вечера, и Бен отходил от нее:
Бен не собирался уходить далеко – ровно настолько, чтобы свет фар не мешал смотреть на небо. Дойдя до поворота дороги, он бросил взгляд назад. Машина осталась дальше, чем он думал, с этого места он видел только изнанку капота между силуэтами родителей Доминика. Свечение, над которым они склонились, было словно костер, к которому жалось племя, и Бен подумал, что он единственный отважный его член, решивший отправиться в неизведанную темноту. Он шагал, уставившись в землю, чтобы, как ему казалось, видеть, куда ступает, но сейчас он осознал, что попросту оттягивает момент, когда придется поднять голову. Как только его закрыла от машины живая изгородь, он заставил себя взглянуть на небо.
Ему показалось, он выпал из этого мира. Тьма будто бы потянулась к нему сонмом звезд, потянулась к нему светом, таким же холодным, как и пространство между звездами. Он вроде бы даже почувствовал, как именно движется к нему свет, немыслимо стремительно и при этом медленнее, чем снежинки на фоне бесконечного времени. Он понял, что дрожит всем телом, однако ощущение оказалось каким-то слишком далеким, чтобы вернуть его мыслями на землю. Он уже не понимал, где находится, знал только, где обязан быть сейчас – и как будто уже оказался там, – в Старгрейве. И в то же время, из-за безграничности космоса, окружавшего его, казалось, никакой спешки нет. Старгрейв точно может подождать, пока Бен не станет старше, раз уж там скрыто нечто, способное вот так до него дотянуться.
Достаточно проникновенно и в тему, но при этом до крайности многословно, подумал я тогда и считаю так до сих пор, хотя несколько предложений из этого первого варианта пригодились в переработанном виде. Три из них я перетащил в седьмую главу, где они оказались гораздо уместнее. Шестая глава начиналась с туманных абзацев вместо нынешнего краткого и ясного вступления, да и в целом в первом варианте все происходило значительно медленнее. Я прекрасно помню, как после первой главы повествование стало увлекать меня все меньше, и мне удалось вернуть ему энергию, только сократив текст и, как я надеюсь, улучшив его в процессе переписывания. Сказка о ледяных духах, которую Бен рассказывает в шестой главе, подстегнула мое воображение, зато «рождественская» глава распухла, и пришлось ее урезать. Эпизод с Эдит Дейнти остался по большому счету нетронутым, но при этом он оказался тем самым моментом, с которого я подумывал забросить книжку.
Помогли ли жена и дети Бена вернуть ее к жизни? Наверное, автобиографическая основа помогла, пусть и совершенно размытая, и, как мне кажется, голос автора отчетливо слышен в девятой главе, когда Бен рассуждает о том, что нужно сказке позволить себя рассказать. Эпизод из десятой главы, когда герой терпит бедствие в Озерном краю, основан на личном опыте, хотя меня спасли незнакомые люди, как и эпизод с покупательницей в книжном магазине, выбиравшей книгу в подарок. Вид гостиницы, закрытой на зиму, промелькнувший в тринадцатой главе, тоже из числа воспоминаний: мы останавливались в гостинице деревни Мандзли в Норфолке, когда наши дети были совсем маленькими, а затем я приехал туда в декабре с лекциями, и было так грустно видеть ту же гостиницу запертой и пустынной. Когда в целом сжатое повествование взрывается в шестнадцатой главе нелепыми виршами, это выглядит как поблажка самому себе. Наверное, мне требовалось как-то расслабиться, чтобы собраться с силами для решения задачи, маячившей впереди. В симфонии подобную вставку можно было бы назвать скерцо, а произведение в жанре хоррор чем-то схоже с музыкальным сочинением, – например, необходимостью соблюдать темп. Интерьер дома Уэстов из семнадцатой главы позаимствован из нашего первого дома в Ливерпуле на Бакингем-роуд, 54. Скала из девятнадцатой главы прибыла из деревни Турстастон – боюсь, теперь мне на нее уже не подняться. Фраза из двадцать восьмой главы о книгах, что являются «продуктом определенного этапа его жизни, который он уже оставил позади», отчего-то кажется провидческой после того, как я перечитал эту самую книгу. В главе тридцать первой я обнаружил попытку привести в равновесие человеческое и космическое в следующем отрывке: «Ощущение потери походило на разверстую рану в душе, и в то же время отчего-то казалось исчезающе малой величиной в бескрайней темноте». Мне кажется, это еще и первый из моих романов, где большинство диалогов нагружены двойными смыслами. И я никак не мог позабыть один совершенно не поддающийся объяснению случай, попавший в книгу, когда мы с моей дочерью Тэмми отправились на зимнюю прогулку в Турстастоне и увидели, как снег идет над одним полем, а больше нигде. Неудивительно, что именно это видит Бен на кладбище в первой главе.
Первый вариант, мои рабочие записные книжки, хранятся в Ливерпульском университете, в центре НФ. Моя изначальная идея была объединить город с еще одним, населенным чародеями, и, возможно, позже я найду ей применение, заодно и с другими ранними концепциями. Прочие поползновения были куда более адекватными, однако отпали в процессе создания книги. «Что-то постепенно выкристаллизовывалось… Громадная ледяная фигура… город в благоговейном ужасе перед ней… Она не движется, однако они охвачены необъяснимым желанием успокоить ее, поклоняться ей – не дать сдвинуться с места? Спящая фигура или незрячая… Возможно ли определить? Или же они должны не позволить ей открыть глаза?» Достаточно выразительно, однако никак не сочетается с тем процессом, в ходе которого Бен оказывается в эпицентре перевоплощения. Мертвец, как выясняется, полностью состоит из снега, а сдвоенный город дышит сибирским морозом, и все, кто оказывается в нем, находят его либо пустым, либо полным самоубийц. В какой-то момент я зациклился на экологии, прямо как новый редактор Стерлингов, и герой, отодвинувший наступление последнего ледникового периода, мог бы проспать в пещере до того времени, когда понадобится снова только для того, чтобы отравиться насмерть загазованным воздухом. Я сделал кучу заметок относительно персонажей второго плана, некоторые из них вполне могут ожить в каких-то других сочинениях, но вот профессии Бена и Эллен я нащупал только к восемнадцатой странице. Обычно, стоит понять о персонаже именно это, и он обретает жизнь, так и случилось, хотя некоторые подробности в книгу не попали. «Спокойные, рассудительные речи жены угнетают его не меньше, чем нескончаемые мелкие шалости детей… Больше уже не девушка на краю скалы… Дети превратились еще в одну стену, мешавшую видеть». Как же часто в те дни я приходил к заключению, что надо бы все бросить, если бы только тот вариант не привел меня к варианту получше. «Он сознает, что в состоянии глотать лед, раз уж он в бездонном небытии себя самого… По крайней мере, вывести это туда, где оно сможет кормиться только им одним». «Небытие – вероятно, невозможность для него самого уловить смысл увиденного? Или же он не уверен, куда попал? Его ужас перед тем – яма, на краю которой он стоит, и эта яма – он сам».
Возможно, в конце концов мне немного удалось уловить смысл увиденного, к которому я так стремился, и небытие внутри меня оказалось способным к творчеству. Какое-то время я просыпался по утрам с очередной его версией, пока оно не начало выдавать идеи, чтобы заполнить себя. Я позволил этому роману повременить с публикацией, однако добрый Пит Крайтер уговорил меня дать ему шанс вернуть книгу к жизни. Надеюсь, она оправдает его рвение. Лично я по-прежнему стараюсь.
