Мария Барышева - Говорящие с...
- Пусти руку... - страдальчески прошипел изогнутый Макс. - Какой бар?.. да тебя отсюда...
Эша отпустила его и на всякий случай отскочила назад. Мальчишка разогнулся, нежно растирая запястье и глядя свирепо, потом процедил, вздернув голову и пытаясь сохранить остатки достоинства:
- Когда я завтра вернусь, чтоб тебя тут не было, сука гнусная!
- Да ты даже ругаться не умеешь, - мягко сказала Шталь, щелкая фонариком. - Странно для твоего возраста, Максим. Опрокидывающиеся стулья, подсолнечное масло перед дверью - детский сад просто!
- Масло? - переспросил Макс.
- Ой, ну хватит! - Эша отмахнулась. - Ты не против, если мы с ненавистной тебе мебелью немного побудем наедине?
- Ты пожалеешь! - мелодраматично заявил Макс и быстро вышел из комнаты. Эша, выждав, проследовала за ним и, убедившись, что мальчишка направился прямиком в свою спальню, где и плюхнулся на кровать, вернулась на третий этаж. А рано утром, ощутив потребность посетить уборную, перед дверью своей комнаты Шталь вновь обнаружила обширную масляную лужу, к счастью сделав это до того, как наступила в нее.
- Аннушка?! - тихонько позвала Эша в утренний коридор. Дом молчал, и только мебель атонально поскрипывала во всех его уголках, словно исполняла песнь пробуждения.
- Вот сволочь! - сказала она луже.
* * *
- Бред какой-то! - констатировал Ейщаров, выслушав ее доклад до конца. - Что у вас там шумит?
- Душ принимаю.
- Вы залезли в душ с телефоном?
- Ну да. А почему нет?
- И правда глупый вопрос, - ехидно заметил Олег Георгиевич. - Так вот, Эша, мебель подходит. Очень даже подходит. А вот Максим - совершенно нет. Можно было бы предположить, что это не наш случай, и он действует иначе... но в том-то и дело, что...
- Я знаю, - на телефон упала отскочившая капля, и Эша чуть отодвинулась от струек теплой воды. - У развеселившейся мебели есть принципы, а он о них не знает. И он назвал ее безмозглой. Для Говорящего это недопустимо!
- Для кого? - с интересом спросил Ейщаров.
- Ну... я их так называю. В общем, для него мебель - это просто мебель, и в таком случае он никак не мог... И, похоже, он ничего не знает о барных стульях.
- Есть кое-что еще, что недопустимо для... как вы их назвали, Говорящих, - задумчиво произнес Ейщаров. - Он сказал, что ненавидит эту мебель. Как, по-вашему, он говорил искренне?
- По-нашему, более чем.
- Ну, в таком случае, он никак бы не смог это устроить. В таком деле ненависти к... хм-м... собеседнику нет места. Это просто невозможно.
- Точно? - спросила Шталь, пытаясь управиться с мылом и мочалкой одной рукой.
- Абсолютно.
- Ну, Олег Георгиевич, в кои-то веки я получила от вас четкий ответ! Это надо отпраздновать! Макс мог бы это делать с помощью какого-нибудь телекинеза, но мебель определенно веселая. Значит, это не Макс. Тогда он либо врет, либо действительно верит, что обладает какой-нибудь там темной стороной силы...
- Прекратите.
- Хорошо. Кстати, Олег Георгиевич, та мебель, которая у вас... Вы нашли этого человека?
- Нет, - Ейщаров помолчал, потом добавил - почему-то неохотно. - Оба кресла были найдены в Витебске, и, насколько я успел узнать, одним из их бывших владельцев является двоюродный брат Гречухина. Поэтому вы должны быть очень осторожны, Эша.
- Из-за зеленого кресла? - дрогнувшим голосом спросила Шталь, выключая воду. - Бывший владелец... звучит вполне недвусмысленно. Это что же - сяду я на какой-нибудь не тот диванчик - и... Неужто он...
- Я не думаю, что кресло было создано специально, - задумчиво произнес Ейщаров. - Вполне возможно, что Говорящий (Эша удивилась тому, насколько легко и гармонично вплел Олег Георгиевич это слово) ошибся, перестарался или вовсе связался не с тем креслом. Вспомните бриллиант Лиманской.
- Мне от этого не легче! - заныла Эша. - Я еще согласна погибнуть в неравном бою, но чтоб меня отправил на тот свет какой-нибудь журнальный столик...
- Просто будьте внимательней. Пока ведь у вас дела идут хорошо.
- Кстати о делах. После проверки мебели у меня двадцать восемь синяков. Оплатите по тарифу!
- Почем нынче синяк? - деловито осведомился Олег Георгиевич.
- Сто долларов.
- Однако!
"Жлоб!" - подумала Эша.
- А почему не двести?
"Издевается!" - подумала Эша.
- Ладно, сто - так сто. Идите работайте.
"Продешевила!" - огорчилась Эша.
* * *
Бывают такие особенные тихие весенние дни - чудные дни, наполненные теплом, тихим журчанием речушки, шелестом ив, запахами цветов, травы и разопревшей земли, птичьими трелями - словом, такие дни, когда даже Эши Шталь чувствуют себя умиротворенно и благосклонно взирают на окружающий мир. Они не смотрят на часы, не проводят в уме исследовательских работ, не вычисляют сумму ожидаемого гонорара и не ворчат на непослушных подопечных - нет, они только лениво щурятся на бликующую воду и рвут маргаритки, густо растущие на влажной прибрежной земле. Все вокруг казалось чудесным - и первые бабочки, и курлыкающий неподалеку Сева, и какой-то старичок, покуривающий трубку на раскладном брезентовом стульчике неподалеку и кивающий Севе, как старому знакомому, и немногочисленные гуляющие. Даже мемекающее козье стадо, пасшееся на бережке выше по реке, казалось чудесным. И бабка, пытающаяся хворостиной согнать их в кучу и кричащая на всю округу: "Гесь! Гесь!" - казалась ничего себе. Вокруг царила абсолютная гармония, и в душе Шталь тоже царила абсолютная гармония. Звонок от Ильи даже не всколыхнул ее. Илья жалобно сообщил, что сегодня никак-никак не сможет с ней встретиться, но завтра обязательно, всенепременно и... Эша отключилась, не дослушав - Илья уже успел ей надоесть - и вновь вернулась к безмятежному созерцанию. Гармония осталась на месте.
Но, разумеется, как только хоть в крошечной части мира воцаряется абсолютная гармония, так непременно является тот, кто все портит.
Сегодня этим существом оказалась здоровенная бразилейро. Бразилейро была молодой, резвой и глупой. Была она приведена на реку на поводке, после чего хозяин поводок отстегнул, пристроившись на бережке открыл пиво и сделал собаке величаво-отпускающий жест.
- Гуляй, Альма!
Этот приказ бразилейро с щенячьих лет воспринимала как "делай все, что хочешь, только мне не мешай". Альма дернула ушами и огляделась. История ее породы гласила, что основной работой бразилейро являлась охота на беглых рабов. Беглых рабов на берегу Денежки не обнаружилось, зато обнаружились многочисленные козы, которые вполне могли бы их заменить. Альма обрадовано рыкнула и ринулась в самую гущу стада, по пути отбросив бабку с хворостиной, сочно севшую на влажную землю.
