С. Сомтоу - Вампирский Узел
Карла почувствовала запах осеннего леса.
— Ты спала несколько дней, — сказал Тимми.
— Мне снился сон.
— Погоди. Мне казалось, что я пациент, а не ты.
— Да.
— И кстати, о пациентах. Мне кажется, у нас скоро будет прорыв. Я начинаю вспоминать… слишком многое, да. Наверное, это все потому, что здесь рядом лес. Лес, он как утроба матери. Все леса — это один большой лес, ты знаешь?
— Тимми, какое к нам отношение имеет Стивен?
— Наверное, если ты моя женская половина, моя душа, то он — моя тень.
— А ты — его тень?
— Камень, ножницы, бумага.
Карла рассмеялась:
— Ты просто гений психологии.
— Давай просто скажем, что я слишком долго наблюдал за людьми. — Тимми заправил в джинсы свою голубую футболку.
— Мне очень жаль, что все так получилось на концерте, — сказала Карла, и на мгновение ей представилась отрезанная голова миссис Пальват, которая как будто в замедленной съемке подпрыгивала на струнах открытого рояля.
— Ну да, полдюжины человек погибло.
— Мне действительно очень жаль. — Карла вдруг поняла, на чьей она стороне. Поняла только теперь.
— И они придут снова, Карла.
— Мне показалось, что я тебя как-то спасла… хотя я не знаю как.
— Они придут снова. Ты была камнем, о который сломались ножницы, но у Стивена есть бумага, которая обернет камень.
— Ты, похоже, не слишком расстроен.
— Я хочу приготовиться к их приходу. Отныне и впредь я буду сильным, Карла: Я больше не буду бежать от правды.
— От какой правды?
— Что я — перекресток любви и смерти.
20
Так я и думала. Хотя на физическом уровне мы переехали за две тысячи миль от Сан-Фернандо, на психологическом уровне мы не продвинулись ни на шаг. Я знала, что так все и будет. Я поняла это через несколько дней после того сна про герцога Синяя Борода, когда я нашла потайную дверь. В задней стенке большого встроенного шкафа, куда Мария повесила мою одежду. Это даже не шкаф, а такая каморка, куда можно войти. Я, конечно, открыла дверь. И там были знакомые деревянные ступени. Они вели вверх, на чердак. И я поняла: если я не испугаюсь призраков и поднимусь по лестнице до конца, там будет комната с моделью железной дороги и бесконечными зеркалами.
Я не торопилась возобновлять наши сеансы с Тимми. И хотя я давно приняла на себя ответственность за него и делала все, чтобы ему помочь — я не знаю, как это вышло, но похоже, я действительно спасла ему жизнь, — на самом деле я почему-то боялась того «прорыва», который он мне обещал.
Так что я предавалась безделью и наслаждалась видами.
Пару раз Руди свозил меня в город.
Славный такой городок. Как на старых выцветших открытках. Там есть парочка маленьких магазинчиков и аптека, которую держит один пожилой человек, мистер Галлахер. У него молодая жена-индианка и поразительно красивый, хотя и слегка мрачноватый сын. Я уже познакомилась кое с кем из горожан: с Вудсами, Гишами, Три, Тернйнгбруксами, — и с непременным для маленьких городков «городским сумасшедшим». Только здесь это женщина, и зовут ее Черри Кола. Феминизм в действии! Еще там есть небольшой супермаркет, в витрине которого почему-то выставлены парики; библиотека — одна на всю округу — и даже зал игровых автоматов. Мне кажется, что здесь больше, чем 573 жителя, как это указано на щите при въезде в город, но это, наверное, потому, что здесь находятся единственные в радиусе нескольких миль магазины. Мистер Галлахер говорит, что зимой городок вымирает в буквальном смысле этого слова. Он говорит, что в среднем за зиму здесь выпадает около двадцати футов снега. Не знаю… может, он просто пытается напугать «дамочку из Нью-Йорка» в моем лице, но звучит, надо признать, впечатляюще.
А какой здесь чудесный воздух! С горы дует свежий студеный ветер, а мостовые сплошь покрыты ковром из прелых листьев. Как они пахнут — я даже не знаю, как описать этот запах. Наверное, ради одного этого запаха можно уехать в деревню и уже никогда не вернуться жить в большом задымленном городе.
На двери на задней стенке встроенного шкафа висит овальное зеркало в перламутровой раме. Обычно я просто не обращаю на него внимания, когда захожу туда переодеться; но сегодня я случайно взглянула в зеркало и не увидела своего отражения. Я увидела отражение Тимми. Вернее — контуры его лица, как бы наложенные на мое лицо. Я так и не поняла, что было дальше: либо я прошла прямо сквозь дверь, которая превратилась в завесу из зеркального тумана, либо я открыла дверь и вышла на лестницу. Потом я поднялась по ступеням досамого верха и оказалась в комнате с зеркалами.
Он сидел на полу и прилаживал провода к новому электрическому генератору. Теперь у него было два полностью собранных поезда: древний паровоз конца прошлого века со старомодными вагончиками и ультрасовременный японский поезд, похожий на стальную обтекаемую сигару.
— Один тебе, другой мне, — сказал он, не поднимая глаз.
— А почему ты решил, что я буду играть? По идее, это ты должен играть, а я должна сидеть в кресле и делать записи.
— Тогда притворись беспристрастным наблюдателем, если тебе так легче. Но ты сама знаешь, что это будет притворство.
— О чем мы сегодня будем говорить? — спросила я.
— Лес у нас за спиной, — сказал он, расставляя крошечные пластмассовые деревья по склону холма, который он соорудил из перевернутого кресла. — И впереди тоже лес.
— Какой лес?
— Ты сама знаешь. Я достала блокнот.
— Он простирается в обе стороны. В здесь и сейчас и в забытое и забвенное прошлое. — Он сел прямо, явно довольный своей изысканной и красивой фразой.
память: может быть, 1716, но может, и 119 год н.э.Он видит ее, чувствует ее запах, он зовет ее. Они сходятся вместе — обоим радостно, что теперь они уже не одни. Она вся горит. Она дышит сбивчиво и тяжело. От нее исходит влажный землистый запах, который сводит его с ума. Он сходит с ума от желания, которое не имеет ничего общего с древней жаждой крови.
Они катаются по теплой и влажной земле. В лесу земля всегда влажная.
— Я знаю, как выйти отсюда, — вдруг кричи тон. Теперь он в облике человека. И это его смущает. Сбивает с толку.
Он вдруг понимает, что может говорить. Теперь он вспомнил, что значит речь, составленная из слов. С его губ срывается фраза на языке, который он не узнает:
— Das Ewigweibliche zieht uns hman.
Он не знает значения слов. Но, может быть, они как-то связаны с этой собакой — сукой, что лежит у его ног, царапает лапами землю, ластится, исходит страстью.
— Ты выведешь меня из леса? — говорит он, все еще ошеломленный звуками слов, которые так легко срываются с его губ.
