Антология - Монстры Лавкрафта (сборник)
Рваная завеса огня и пепла в воздухе начала оседать. Казалось, воздух был заполнен пылью. Солнце висело на горизонте, будто тонущий корабль. Оно было тусклым, цвета крови.
Он посмотрел в сторону носа и увидел то, что он поначалу также принял за кроваво-красный остров. Это была оторванная плитка льда, возможно, такая же, как та, что перенесла его внутрь Земли – как давно это было?
Затем остров исчез из вида и снова появился с левого борта планширя спустя сотню ярдов. Двойные штопоры пены поднялись и упали. Создание наблюдало за этим с благоговением.
Кит исчез под водой, не оставив брызг, – гладко, как лезвие хирурга скользит под кожей. В следующие несколько мгновений он лежал ровно, как стекло, и только осыпавшийся на него пепел создавал небольшую рябь.
Кит разбил море на миллионы жидких зеркал. Огромный, он стоял в воздухе, как форель, пытающаяся соскочить с крючка. Его глаза казались крохотными по сравнению с телом. Он смотрел на окружающий его мир: с одной стороны – спокойное море, с другой – одна из ненавистных ему лодок. Но лодка не преследовала его. В ней находилось лишь одно создание.
Кит был белым, как материковый лед, лишь на некоторых участках виднелись крапинки, по цвету напоминающие снег в саже. В лучах садящегося солнца он отливал красным. Для монстра, для лоскутного человека в лодке эта махина была самым большим существом во вселенной. Он не принадлежал ни небесам, ни земле. У него в боку было бесчисленное количество гарпунов и копья, на его гладкой и белой коже виднелись запутанные удочки и ракушки. Кит завис в воздухе, будто тяжелое облако, а затем медленно, очень медленно вернулся обратно в океан.
Сердце создания подпрыгнуло от радости, и он начал танцевать на корме лодки.
– Свободен! – кричал он, когда кит снова выскочил из воды, на этот раз дальше. – Свободен! Свободен! Свободен!
Он смотрел, улыбаясь, пока большой кит не скрылся из виду. Ему казалось, что бог прошел по этой части мира и она ему понравилась.
Солнце скрылось за горизонтом, и стало смеркаться. Создание плыло на длинных веслах, не обращая внимания на антарктический холод, который наконец пришел на смену жаре последней катастрофы. Он держал курс на север в мир людей.
На небе понемногу начали появляться звезды. Там наверху тускло светили парные кляксы Магеллановых облаков. Они уже три сотни лет освещают путь морякам. Помогут и ему.
Он счастливо греб веслами, готовый принять все, что ждало его впереди.
Виктор Франкенштейн сидел насупившись на носу лодки. Но ничего не мог сказать.
Ожидание в мотеле «Перекрестки»
Стив Резник Тем
Уокер никогда не считал себя каким-нибудь гением, но знал, что, по крайней мере, его тело никогда не ошибалось. Если оно говорило ему не есть такую-то пищу, он ее не ел. Если оно говорило ему не заходить в какое-нибудь место, он оставался снаружи. Если оно хотело быть где-то, Уокер позволял телу доставить себя куда ему надо. Он полагал, что тело досталось ему от отца, которого он никогда не знал. Он знал лишь, что его отец был кем-то незаурядным, потому что его тело знало поразительные вещи.
– Весь в отца, – любила говорить его мама почти каждый раз, когда нужно было принять важное решение. Наконец он понял, что это относилось к знаниям, которые он унаследовал от папы. Они достались ему по крови и сообщали телу все, что нужно, из-за чего казалось, что это тело все знает. А кровь Уокера никогда ничего не говорила слишком громко – она шептала свои секреты так тихо, что он не всегда мог ее слышать. Но он чувствовал, что она тянет его в том или ином направлении, и именно этот компас привел их сюда.
Мотель занимал небольшое одноэтажное здание, представляющее собой ряд дверей и квадратных окон на внутренней стороне сооружения в форме буквы Г. К нему примыкала пыльная парковка, а бассейна не имелось. Уокер слышал, что раньше бассейн был, но хозяевам стало трудно выдерживать санитарные требования к воде, поэтому они засыпали его песком. Теперь в этом сухом кусочке прямоугольного пространства росло несколько хилых кактусов и колючих кустарников.
Горничная – морщинистая женщина, которой было хорошо за семьдесят, – с первого же дня доверилась Уокеру.
– С этой грязью что-то не так, и вода не всегда идет нормальная. Пока живете здесь, лучше для своей семьи покупайте бутилированную воду. Особенно для детей.
Но Уокер заставлял их всех пить прямо из ржавых кранов, потому что это был напиток, которого жаждала его кровь.
Если уж на то пошло, в «Перекрестах» Уокер чувствовал себя гораздо уютнее, чем где бы то ни было за последние несколько лет. Он пил воду и вдыхал сухой воздух пустыни, набирая его в легкие, пока не заметил в нем признаки далекого, но безошибочно уловимого гниения, которое, знал он, было там всегда. Он гулял по улице босиком посреди дня, позволяя песку попадать на его ступни, пока его глаза не стали жечь непривычные слезы.
Энджи почти каждый день начинала с вопроса, сколько еще они будут жить в «Перекрестках». Наконец это достало Уокера, и он несильно ее шлепнул. На самом деле он не хотел этого делать, но посчитал это необходимым, а Уокер всегда делал то, что его тело считало необходимым.
Таков был Уокер – мог принимать людей, а мог бросать их. Так же было и в отношении Энджи. Тело говорило ему, когда приходила пора заняться с ней сексом. Оно также сказало ему спрятать ее противозачаточные таблетки, чтобы она родила от него детей. Хотя сам Уокер особо не беспокоился ни о том, ни о другом.
– Мы вчетвером будем жить здесь, в «Перекрестках», пока я не узнаю о новой вакансии. Я уже разослал резюме и получил немало хороших отзывов.
Она никогда даже не спрашивала, как он вообще мог получить хорошие отзывы, ожидая их здесь, у черта на рогах. Он никому не звонил. Но она никогда не задавала ему вопросов на этот счет. Энджи была тупой, как корова.
Так или иначе он убедил ее, что мотель «Перекрестки» сейчас был идеальным местом для них. Оттуда они могли поехать в Нью-Мексико, Аризону, Юту или развернуться и поехать в сторону Денвера. Они даже могли вернуться обратно в Вайоминг, если у них возникнет острая необходимость снова посетить этот штат. Но, чтобы сделать что-нибудь из этого, им нужно было достать новую машину – старая едва дотянула до «Перекрестков», прежде чем окончательно развалилась.
– Мы можем выбрать что угодно, – вот что он ей говорил. Разумеется, это была ложь. Она была необразованной коровой, но самым тупым ее поступком было влюбиться в Уокера.
На четвертый день их пребывания в мотеле он сделал интересное открытие. Обычно он строгал ножом по дереву, причем делал это не потому, что ему это очень нравилось, а просто потому, что так было всегда. Он взял кусочек мягкой древесины и вышел на улицу на тот прямоугольный участок, где росли кактусы и раньше был бассейн, – он называл это место «невидимым бассейном» или просто «бассейном». Сел на песок, скрестив ноги, и начал вырезать. Солнце обрушилось на него, как горячий кусок тяжелого железа, давящий на голову. Он наполовину вырезал дерево – голову в форме банана с бездонными впадинами для глаз и зазубренную насечку для рта – когда вдруг рука, в которой он держал нож, соскочила с дерева и вонзила нож в жирную часть его другой руки – медленно, осторожно, не задумываясь о последствиях.
