Мокруха - Ширли Джон

Когда Суэнвик применил на практике пользовательское руководство по постмодернизму, на свет явились Ребел Элизабет Мадларк и Гея-Комбайн Вакуумных цветов. А почти за десять лет до того, в И пришёл город, Джон Ширли небрежными мазками набросал ершистое взаимодействие мятущейся, но бесспорно крутой девчонки Кэтц и её ситуативного союзника Стью с коллективным разумом мегаполиса. Даже аватар Сакраменто, прибывшая Стью на выручку, аки ангел Господень в тюрьму к Савлу и Силе, чем-то смутно смахивает на женское воплощение Геи.

Ещё прежде, чем вышла обновлённым и дополненным изданием Песнь под названием Юность, на Amazon кто-то в сердцах отписался под страничкой давнего бумажного издания, что рядом с этой трилогией Ширли Нейромант выглядит детски-комиксовым упражнением на заданную тему. Доберись я до него, глаза бы выцарапала, но анонимного комментатора отчасти можно понять: это на него так подействовала успешная попытка Джона Ширли сломать границы только что сформированного жанра.

В 1992 г. Hardline спрашивали у публики, захваченной нарастающим водоворотом гранжа и хип-хопа: Isn’t my love strong enough, I’m ready to rock you long and rough?

Я помню, конечно, что Hot Cherie введена в музыкальный оборот Streetheart, но в те годы ни киберпанку, ни харду, ни хэви ещё, казалось, ничто не угрожало; зловещие нотки вопрос приобрёл позднее, с кавером от Джоэли и компании. Тем же вопросом могли задаться киберпанки, увидев, как набирает силу и размывает песочные замки Иного Плана новая космическая опера, а вослед ей поднимается буря слипстрима. В начале 1990-х тенденцию уже невозможно было игнорировать, хотя бы и при желании закрыть на неё глаза зеркальными очками; с той поры многие искренне уверены, что ковбои Гибсона из Гипериона — всего лишь выдумка Дэна Симмонса, и заблуждения эти с трудом поддаются лечению. Ответ аудитории — пригодный что в случае Hardline, что в случае киберпанк-тусовки, — я как-то увидела своими глазами.

Был он начертан огненными буквами на затёртом ситилайте, некогда занятом рекламой Marlboro, и гласил: Maybe... you should go and fuck yourself?

Сдвиг парадигмы в фантастике и музыке киберпанки и рокеры восприняли по-разному.

Кто-то бросал сцену и литературу. Кто-то сбивался на бессильные диатрибы, как Джени Лэйн из Warrant, вынужденный раз за разом, с покорностью музыкального автомата, выпекать пирог Cherry Pie. А кто-то, как Виндж, Гибсон, Стерлинг и другие, оставлял пробитые стены жанровой темницы далеко в зеркале заднего вида. И первым указал савлам и силам новую дорогу из Дамаска именно Джон Ширли. К началу 1990-х все три романа Песни под названием Юность уже вышли в свет, а в паруса киберпанка задул Zeitgeist живительной синкретики.

Это не значит, впрочем, что путь самого Ширли был усыпан одними розами; нет, фейнмановский интеграл приходится брать по всем кривым дорожкам пузырьковой камеры.

В Речах Эйрика у Одина спрашивают, с какой стати призвал он конунга Норвегии Эйрика в Вальхаллу, отняв у него победу в сражении, и Всеотец отвечает, что даже ему неведомо, когда Фенрир обратит мрачный взор свой к обители богов.

За Джоном Ширли гналось немало волков; из их челюстей он зачастую вырывал и победы, и поражения.

Так, в Мокрухе сошествие преподобного Гарнера в преисподнюю Южного Централа заставило бы выйти в коридор за сигаретой не только меня, но и, уверена, Данте. Ширли, изживавший Мокрухой собственную зависимость, в нескольких интервью открыто отождествляет себя с Гарнером. То были годы, когда на конвентах Ширли переворачивал столы и разбивал бутылками чужие головы.

А однажды сокрушил чужую бутылку своей собственной головой.

Хотя Ширли-Гарнер в Мокрухе ищет Бога и борется с психическими вампирами, служителем организованного культа его не назовёшь. Если культ в романе кто и воплощает, так это его противники, заражённые эфирными червями. Гарнер же перед лицом смертельной угрозы пытается вспомнить хотя бы одну молитву из Библии — и не может. Не то чтобы Бог у Ширли умер, повинуясь расстрельному приказу Ницше, нет; но Ширли, обращаясь к хоррору, с неизменной убедительностью показывает, как легко влить ядовитое вино в старые мехи организованной религии.

Ярче всего, насколько я берусь судить, у него это получилось в Полном затмении, где христианские фундаменталисты Второго Альянса сползают в беспримесный, жуткий в своей извращённой рациональности, густо замешанный на масс-медийной промывке мозгов технофашизм, а позже — в Ином конце, где аргументы за и против существования Бога бледнеют перед обыденностью переопределённого и разработанного с нуля апокалипсиса — с блэкджеком и шлюхами.

Константина я не касаюсь, поскольку выполненные Ширли новеллизации мне, честно, менее интересны, а Демоны — слишком пародийная по задумке работа, для характеристики которой превосходно подойдёт броская максима Баркера из интервью для Fangoria: Люблю, когда в историях про конец света кишат огромные насекомые. Но, прочтя Демонов, я остро пожалела, что это не Ширли писал сценарий к Теории заговора.

Возвращаясь к Мокрухе, которую многие признают лучшим романом Ширли, отмечу, что в этой книге у него происходит своеобразное раздвоение личности: навскидку, даже будучи поклонницей, не разберёшь, какой персонаж взял от автора больше — священник-наркоман Гарнер в погоне за похитителем своей дочери или голливудский подёнщик Прентис, преследуемый призраком погибшей при загадочных обстоятельствах любовницы. Как панк-рокер Ширли наиболее известен текстами для Blue Öyster Cult, а как сценарист — первоначальной версией сценария к Ворону. Сценарий сразу в работу не пошёл, а был основательно переделан Шоу, но успех и мрачная слава фильма закрепили за Ширли репутацию Эдгара По от киберпанка и городской фэнтези. Впрочем, сказав закрепили, я имела в виду главным образом восприятие массовой публики; чёткие пацаны и девчонки дружно грянули Nevermore ещё в 1985-м, когда ворон Джека Брендана Смока сел на перила террасы разбомблённого небоскрёба в Амстердаме Полного затмения.

Но это не исчерпывает сценарного багажа Ширли: с начала века он занимается в основном новеллизациями фильмов и компьютерных игр. О голливудском периоде своей карьеры Ширли отзывался едко-критически, неподдельно удивлённый предложениями экранизировать недавно переписанную и исправленную Мокруху (к сожалению, проект тихо умер своей смертью ещё на стадии покупки прав).

Брюс Стерлинг соглашается: Я написал больше десятка книг, а Джон Ширли — так много, что я со счёта сбился, и значительную часть — под псевдонимами.

Конечно, Ширли здесь не одинок: неблагодарную вахту писателей-призраков принимали и Роберт Силверберг, и Майк Резник, и Барри Молзберг, и многие другие авторы колоссальной работоспособности — загляните при случае в Медь звенящую, кимвал звучащий Силверберга (в сборнике Картографы ада), чтобы оценить характерную для этой индустрии атмосферу радушия и человеколюбия. Однако прогулка Ширли получилась самой долгой. Она ещё не окончена, и он периодически возвращается, чтобы рассказать о ней.

Когда разбух и лопнул пузырь доткомов, а с ним эйфория первого этапа Компьютерной Революции, стало ясно, что, даже если дать каждому клерку по компьютеру, отыщутся фрики, которым сетевушного говна покажется мало. Рикенгарп, слоняясь по плоту ВольЗоны, предсказывал всем, кто соглашался его слушать: настоящий рок возвращается. И хотя соглашались немногие, Рикенгарп оказался прав. В 2013 г., читая переработанную версию Песни под названием Юность, я сдавала колоду DAB-станций — а та продолжала разбухать у меня в наушниках, перелетая на свет старомодного будущего из тьмы аналогового эфира. Подобно семенам чертополоха, разлетающимся из пушка́, киберпанк, хард-рок и хэви-металл раздробились в мальстрёме цифровой эпохи на множество субжанров, альтернативных течений, гибридов и кроссоверов.