Багрянец - Нэвилл Адам

Возможно, за время, проведенное здесь, последние обитатели что-то нашли – нечто бессмертное в своей гнусности, которое бывшие жители также близко знали, которому скармливали друг друга из одного ледникового периода в другой?

От настолько необъятной мысли у Кэт закружилась голова, и она впервые за несколько дней по-настоящему испытала усталость каждой клеточкой тела. В голове теснились жуткие картины – расколотые кости, крошечный детский череп, ряд кремниевых ручных топоров, морщинистый рот, обсасывавший влажную челюсть в красном свете костра…

Отныне все ее мысли наяву и во сне будут возвращаться сюда – на эту ферму и в эти пещеры, ко всему увиденному, снова и снова, всегда.

Прежде чем вылезти наружу, Кэт обернулась у подножия стремянки и напоследок окинула зал потрясенным взором. Лабиринт пещер, наверное, был поистине огромен – побережье лежало в пяти километрах отсюда, но археологи уже пробивались к ферме: вероятно, существовала связь между пещерами там и здесь. На протяжении трех лет раскопки продвигались в глубь острова, от одной скрытой пещеры к другой, вскрывая тайную историю, – и, хотя они того не знали, дорога вела к клану Уиллоуза, в настоящее.

51

– Тони, Тони. Мой старый друг, – послышался голос из-под маски, скрывающей почти всю голову и совсем не вязавшейся с элегантным интерьером вокруг говорившего.

Между волосатых черных челюстей блестели маленькие голубые глаза, окруженные толстыми складками загорелой кожи. Их взгляд был полон холода и неприятного предвкушения – возможно, под маской скрывалась улыбка, но невеселая.

Кресло звероголового хозяина дома стояло на возвышении, под которым, тяжело дыша, застыли четыре потрепанных дорогой человека.

От яркого света Тони Уиллоуз и его семья моргали как кроты – все эти километры они шли по коридорам, не знавшим подобного освещения. Среди белых стен, при естественном свете их грязные и неопрятные тела выглядели совсем непрезентабельно (Уиллоузы сбежали из дома, где прожили десятилетия, без обуви и без курток или пальто).

– Именно, Адриан. Твой старый друг, – откликнулся Тони, невзирая на старческий хрип, сохранив дружелюбный, задушевный тон.

Сквозь оставшуюся краску на его лице проступала восковая бледность и пот: дорога чуть не убила Тони, однако не лишила его глубокого голоса, способного наполнить комнату. Стены здесь от пола до потолка покрывала бело-синяя плитка, лишь кое-где прерываемая длинными прямоугольными окнами и дорическими колоннами. Странное шестиугольное помещение в древнегреческом стиле напоминало роскошную оранжерею с видом на море.

Мебели не было, не считая двух кресел на возвышении, обитых красным бархатом. Только едва заметный наклон пола и металлическая решетка в середине намекали, что комната задумывалась как купальня со сливом в полу.

По окнам стучал дождь, за стеклом в сером тумане лежал безмолвный морской пейзаж. Снаружи и вокруг странного помещения стояло впечатляющих размеров белое здание, видное через стеклянную крышу. Оно напоминало баварский замок, венчавший скалы, точно смотровая площадка.

– И этот старый друг пришел к тебе, чтобы попросить о выполнении уговора, – улыбнулся Тони, простирая руки, – сделки, совершенной в лучшие времена. Старые псы знают, как меняется время – очень быстро. Но что ж поделаешь.

– Всему конец, Тони? – спросил человек в маске.

– О да.

– Даже не выйдешь на бис?

Тони ощетинился, будто не хотел вспоминать о своем музыкальном прошлом.

– Так сложно подать кресло? – рыкнул Финн. По его красному лицу катился пот; он держал мать в своих тонких руках, точно это она была его ребенком. – Ты что, не видишь, кто перед тобой?!

Человек в маске обратил внимание на сына Тони, но задержал взгляд только на миг. Все четверо гостей напряглись: глаза среди собачьих челюстей на миг метнулись от недоброго веселья к чему-то еще менее привлекательному – гневу? – но тут же успокоились. Человек в маске произнес сухим, непочтительным, снисходительным тоном:

– Кресло ведунье Редстоуна. Она тоскует по своему трону.

В задней части комнаты по бокам от закрытой белой двери стояли двое мужчин. Один из них вышел.

Рядом с Адрианом в таком же кресле, как у него, сидела женщина, тоже в маске. Она повернула голову и прошептала что-то ему. На женщине были белые джинсы и дорогая блузка с узором; изнеженные ступни покоились в сандалиях из позолоченной кожи с драгоценными камнями, а ногти на праздных руках покрывал красный лак. Адриан был одет в синюю хлопковую рубашку, легкие светло-коричневые хлопковые штаны и кожаные мокасины на босу ногу.

Если бы не облезлые жуткие звериные маски, словно найденные в реквизите отвратительного театра либо на складе кунсткамеры, эти двое сошли бы за богатую пару, наслаждавшуюся видом на море из собственного особняка.

Одна из дверей в помещении открылась и закрылась – это вернулся слуга, который выходил за креслом. Он небрежно уронил плетеный стул перед Финном и его матерью.

– Удивлен, а? – ухмыльнулся Адриан из-за черной морды. – Новости быстро расходятся. Сколько же тебе удалось спасти, Тони?

Тони обернулся к Финну.

– Достаточно, – ответил тот. Тони пожал плечами:

– Они явились быстрее, чем мы ожидали.

– Доверь работу дебилу – получи дебильный результат, – вздохнул Адриан. – Она выплыла, Тони. Та девчонка с записями, чей брат сумел установить микрофоны на твоей земле средь бела дня, выплыла. Оттуда, где вы ее бросили, и до берега. Полностью сама. Представляешь?

– Невозможно, – заявил Финн. Но человек в маске не обращал на него внимания и говорил только с Тони:

– Рыбаки вытащили ее у Слэгкомба, и она провела ночь в больнице Диллмута, откуда сегодня ее к воротам твоего благородного заведения привезла полиция. Место, где билось самое сердце твоей сети, оказалось на редкость уязвимым.

Тони и его сын посмотрели друг на друга.

Глаза Адриана блестели триумфом, насмешкой и радостью оттого, что его босс пострадал. Он продолжал описывать неудачи Уиллоуза и семьи, к их вящему стыду и позору.

– Новости из больницы дошли до нас этим утром, очень рано, – думаю, ты тогда вообще спал. А сегодня, полагаю, ты потратил драгоценное время на подготовку своего варварского ритуала для журналистки, с которой тоже потерпел неудачу: с наибольшей вероятностью она тоже сбежала из твоих объятий. Тебе поднесли ее на тарелочке, а она сбежала. Мне это сообщил наш общий друг Луи.

– Мы снова ее поймали, – ответил Тони.

– Ты знал, – Финн шагнул вперед, сжав кулаки, – теперь он не держал мать, и ему ничего не мешало. – Ты знал, что девчонка не утонула, и не предупредил?

– Теперь эта дура отошла красноте, – Тони осторожно тронул сына за руку, успокаивая. – Она не вернется.

Человек в маске глубокомысленно закивал облезлой головой, являя собой гротескное зрелище:

– Однако ты ждал до сегодняшнего утра, чтобы ее прикончить. Ты считал, будет разумным подождать, потому что в последнее время слишком вольно обращался с краснотой. После фотографа, парапланериста и девчонки в море ты не хотел рисковать и брать на себя еще одну смерть. Или я кого-то забыл, Тони? А? Сколько людей распотрошили твои разрисованные шимпанзе на помойке, которую ты зовешь фермой, и рядом с ней?

Финн снова шагнул к небольшому возвышению.

– Мудак! Ты кто вообще такой? Как ты смеешь в нас сомневаться? – его голос взлетел до неприятных, женственных высоких нот.

– Сын! – Тони потянулся к его руке, но Финн увернулся. Двое у выхода встали в стойку. Человек на троне по-прежнему не сводил глаз с Тони, игнорируя задиристого Финна:

– Черт знает, что знают эти суки и что они рассказывали своим подружкам? Кто вообще знает теперь, кому и что известно и неизвестно? С тобой, старик, всегда все было так – неясно. И, судя по событиям этого утра, нам всем придется держать ответ, и весьма скоро. Всю землю надо выжечь под корень – каждый росток.