Чак Хоган - Штамм Закат
И в ту же секунду Древний, стоявший слева, испарился, вспыхнув чистым белым светом. То, что составляло его существо, превратилось в пыль и осыпалось на пол, — звук, сопровождающий эту трансформацию, тоже был опаляющий, хотя больше всего он походил на тонкий свистящий вздох. Люди, находившиеся в комнате, вздрогнули, словно получили удар током — несомненно электрическим, но и психическим тоже.
Почти мгновенно два охотника были испепелены на месте точно таким же образом. Они исчезли, оставив после себя тончайший туман невесомее дыма. Ни пепла, ни праха — лишь одежды охотников пали на пол теплыми кучками ткани.
«Вместе с Древними уходит и их священная родословная. Владыка уничтожает своих единственных конкурентов, дабы обрести власть над планетой. Неужели все дело в этом?» — подумал Сетракян.
Древний, судя по всему, без труда читал его мысли.
Ирония судьбы: именно в этом - в обретении власти - и заключался план, который мы разработали для данного мира. Мы позволили нашему живому инвентарю возвести себе загоны, создать необходимое оружие и повсюду распространить его, а также придумать резоны для самоуничтожения и заразить этими идеями как можно больше особей. В течение длительного времени мы изменяли экосистему этой планеты посредством той главной породы, которую мы здесь развели. Надо было только дождаться, чтобы воздействие парникового эффекта привело к необратимым результатам, и тогда мы явили бы себя и пришли бы к власти.
—Вы собирались переделать этот мир таким образом, чтобы он стал вампирским гнездовьем, — сказал Сетракян.
Ядерная зима - прекрасная среда обитания. Долгие ночи, короткие дни. Мы могли бы существовать на поверхности планеты, а от воздействия Солнца нас защищала бы зараженная атмосфера. И мы почти достигли своей цели. Вот только он предвидел это. Равно как предвидел и то, что, когда мы добьемся желаемого, ему придется делить с нами эту планету и ее богатейшие пищевые ресурсы. А он этого не хочет.
— Чего же тогда он хочет? — спросил Сетракян.
Боли. Молодой хочет всей боли человеческой, какую только он в состоянии заполучить. И настолько срочно, насколько это вообще возможно. Он не может остановиться. Это пристрастие... эта жажда боли, по сути, коренится в самом нашем происхождении...
Сетракян еще на шаг приблизился к последнему из «старых» Древних.
— Быстрее! Если для вас гибель — это уничтожение места вашего сотворения, значит, и для него тоже.
Теперь, когда ты знаешь, что содержится в книге, ты должен научиться правильной интерпретации этого знания...
— То есть выявить место его происхождения? Я правильно понимаю?
Ты считал, что мы - абсолютное зло. Чума твоего мира. Ты думал, что мы высшие и окончательные растлители рода человеческого, между тем на нас все и держалось, мы были клеем, скрепляющим твой мир. Теперь же вы все почувствуете на себе кнут вашего истинного повелителя.
— Не почувствуем, если ты скажешь нам, где расположено его самое уязвимое место. Ты должен...
Мы вам ничего не должны. С нами покончено.
—Тогда — ради мести! Пока ты стоишь здесь, он стирает вас с лика этого мира одного за другим!
Как обычно, ваш человеческий взгляд на вещи слишком узок. Сражение проиграно, но тем не менее никогда ничего не стирается. И во всяком случае теперь, когда он продемонстрировал, на что способен, можешь быть уверен: он уже выстроил укрепления вокруг места своего земного происхождения.
— Ты упомянул Чернобыль, — сказал Сетракян. Садум. Амурах.
— Что это? Я не понимаю. — Сетракян воздел книгу. — Если это здесь есть, я уверен, что оно откроется. Но мне нужно время, чтобы расшифровать текст. А как раз времени у нас-то и нет.
Мы не были ни рождены, ни сотворены. Нас посеяли. Посеяли в ходе варварского злодеяния. То было преступление против высшего порядка. Преступление чудовищное в своей жестокости. Но то, что когда-то посеяно, должно быть пожнено.
— В каком смысле он отличен от вас?
Только в смысле силы. Он сильнее. Он как мы. Мы - это он, но он - это не мы.
В одно мимолётнейшее мгновение—любой человек и моргнуть бы не успел — Древний повернулся к Сетракяну. Его голова и лицо были выглажены временем, лишены каких бы то ни было рельефных черт — только запавшие красные глаза, крохотная шишка вместо носа и приоткрытый рот с опущенными уголками, в котором зияла беззубая чернота.
Есть две вещи, которые ты должен сделать. Первое. Собрать наши останки до последней частички. Второе. Поместить их в ковчег из серебра и белого дуба. Это непреложно и обязательно. Для нас. Но и для вас тоже.
—Почему? Объясни.
Белый дуб. Не ошибись, Сетракян.
— Я не стану делать ничего такого, — сказал старик, — пока не буду знать точно, что исполнение этого приказа не принесет еще большего вреда.
Ты сделаешь это. Такого понятия, как «больший вред», уже не существует.
«А ведь Древний прав», — подумал Сетракян. Из-за спины Сетракяна подал голос Фет.
— Мы соберем останки, — сказал он. — И сохраним их в мусорном ящике.
Устремив взор мимо Сетракяна, Древний секунду-другую разглядывал крысолова. Его запавшие глаза излучали презрение, но было в этом взгляде и нечто другое — что-то похожее на жалость.
Садум. Амурах. И его имя... нагие имя...
Только сейчас Сетракяна осенило.
— Озриэль... — произнес профессор. — Ангел Смерти.
И он разом понял все. В голову сами собой пришли все необходимые вопросы. Но — слишком поздно.
Взрыв белого света, всплеск энергии, — и последний Древний Нового Света исчез, рассеявшись пеплом, похожим на тонкий снежок.
В ту же секунду оставшиеся охотники — последние из всего отряда — скорчились, будто от сильнейшей боли, и — испарились, поднявшись дымками прямо из опустевших одежд.
Сетракян почувствовал, как легкий порыв ионизированного воздуха тронул рябью его одежду и сразу угас.
Старик обмяк и навалился на свою трость. Древние перестали быть. А зло куда большее, чем они, — осталось.
В исчезновении Древних, в распылении их на мельчайшие частицы, на атомы Сетракян узрел свою собственную судьбу.
Рядом с ним возник Фет.
— Что будем делать дальше? Сетракян снова обрел голос.
— Соберите останки, — сказал он.
— Вы уверены? Профессор кивнул.
— Используйте вон ту деревянную урну. Ковчег подождет. Мы соорудим его позднее.
Сетракян повернулся, высматривая Гуса, и увидел, что убийца вампиров ворошит одежду охотников кончиком серебряного меча.
Гус обследовал комнату в поисках господина Квинлана — или его останков, — однако главного охотника Древних нигде не было видно.
Вот разве что узкая дверь в левом конце комнаты — та дверь из черного дерева, к которой Квинлан отступил при появлении людей, — была приоткрыта.
В памяти Гуса всплыли слова Древних, «произнесенные» во время их первой встречи:
Он наш лучший охотник. Очень квалифицированный и очень преданный. Во многих отношениях - уникальный.
Неужели Квинлан каким-то образом избежал общей участи? И почему он не распался в пыль, как все остальные?
— В чем дело? — спросил Сетракян, приблизившись к Гусу.
— Один из охотников... Квинлан... Он исчез без следа, — ответил Гус. — Куда бы он мог подеваться?
— Это уже не имеет никакого значения. Ты свободен от них, — произнес Сетракян. — Они больше не властны над тобой.
Гус посмотрел на старика долгим взглядом.
— Не-а, — сказал он. — Никто из нас теперь не свободен. О-очень надолго не свободен.
— У тебя есть возможность отпустить свою маму.
— Если я найду ее.
— Нет, — сказал Сетракян. — Это она найдет тебя. Гус кивнул:
— Вот и получается, что ничего не изменилось.
— За одним исключением. Если бы Древние преуспели в оттеснении Владыки, они сделали бы тебя одним из своих охотников. Ты избежал этой участи.
— Короче, мы разделяемся, — объявил Крим. — Если вам теперь все равно. Мы уже знаем, что почем, так что, сдается мне, мы и сами сможем продолжить нашу славную работенку. Потом, у всех у нас есть семьи, надо их поднимать. А может, и нет этих семей, и ничего уже не поднимешь. Так это или нет, однако тепленькие местечки следует сохранять. Но имей в виду, Гус, если тебе когда-нибудь понадобятся «сапфиры», ты просто приходишь и отыскиваешь нас, а где искать, тебе известно.
Крим и Гус пожали друг другу руки. Анхель стоял рядом, мучаясь сомнениями. Бывший рестлер смерил взглядом одного вожака банды, затем другого. И наконец кивнул Гусу.
Он решил остаться с Августином. Гус повернулся к Сетракяну.
