Саймон Кларк - Ночь триффидов
— Ну конечно! — Он весело фыркнул и поставил свечу на стол. — Потребовалось добрых два часа, чтобы исправить то, что ты сотворил всего за две секунды. Но сейчас там уже все в порядке. Более того, мне удалось выбить из старого генерала кое-какое новое оборудование, так что благодаря твоим усилиям лаборатория стала даже лучше, чем прежде.
— Наверное, я никогда не смогу стать для тебя хорошим помощником, пап. Думаю, что от Лиссбет и Энни толку будет больше.
— Пусть тебя это не беспокоит. Самое главное, что ты остался цел. Все остальное не имеет значения. Да, о своей шевелюре можешь не рыдать, волосы отрастут.
— Может, я вообще не создан для того, чтобы быть ученым? — сказал я, принимая сидячее положение. — Как ты считаешь, не стоит ли мне подумать о другой карьере?
Отец улыбнулся, и вокруг его ясных голубых глаз появились веселые морщинки.
— Я тебе как-то рассказывал, что мой отец, царство ему небесное, был бухгалтером в те далекие времена, когда Соединенное Королевство имело в составе своих гражданских служб такое ненавистное всем подданным учреждение, как Налоговое управление. Отец не сомневался, что я пойду по его стопам и стану достойным членом, как он любил говаривать, семейного предприятия. — Папа покачал головой и, по-прежнему улыбаясь, продолжил: — Но я, увы, всегда был не в ладах с цифрами.
— Так же как я с ретортами и прочими склянками?
— Именно. На пальцах я считал неплохо, но когда меня просили разделить сто двадцать один на семь, являл собой жалкое зрелище. Я пыхтел и чесал в затылке, пытаясь на пальцах произвести это неимоверно сложное арифметическое действие. Отец никогда не критиковал меня вслух, наблюдая, с какими муками я решаю задачи, он лишь все больше и больше краснел. Но в конце концов я все-таки нашел свое призвание. Итак, сын, поверь тому, кто говорит на основании собственного опыта — experto crede, как выразился один весьма достойный древнеримский джентльмен. Наступит день, когда и ты…
Он не закончил фразы, поскольку, видимо, в первый раз узрел то, чем заполнена вся моя комната. Стены были оклеены изображениями аэропланов и дирижаблей. Повсюду валялись модели в разной степени готовности — начиная от примитивных каркасов и заканчивая готовыми самолетами с крошечными моторами. Крылья и фюзеляжи были обтянуты тонкой бумагой, чудесно превращенной в твердую обшивку при помощи специального лака. В самом центре комнаты на рыболовной леске висел прекрасный биплан замечательного клубничного цвета. Эта модель, стартовав в нашем саду, пролетела над Домом Материнства и совершила мягкую посадку на отдаленном поле у подножия мелового холма. Кроме того, комната была завалена разнокалиберными змеями, чертежами, руководствами по авиамоделизму и комплектами авиационных журналов, напечатанных еще до гибели Старого мира. А на столе у окна стоял предмет моей особой гордости и заботы — деревянный самолет с ракетным двигателем, размах крыльев которого после окончания сборки должен был составить добрых семь футов.
Как я уже сказал, папа взирал на все эти предметы так, будто с его глаз только что сняли повязку и он видит дело рук моих в первый раз. И это несмотря на то, что мама постоянно жаловалась ему на безобразное состояние моей комнаты!
Для меня и для отца наступил момент прозрения.
Пилот! Вот кем мне предстоит стать.
Конечно, я был еще слишком молод, чтобы сразу начать учиться на летчика нашего хилого воздушного флота. Но зерно попало на плодородную почву, и я уже видел себя в кабине реактивного самолета, пронизывающего облака высоко над морем и сушей.
Папа делал все, чтобы подогреть мой энтузиазм. Он где-то отыскивал для меня все новые и новые журналы и книги по авиации. Кроме того, он выделил мне мастерскую, где я мог собирать свои нежно любимые аэропланы. Узнав о том, что топливом для ракетного двигателя моего детища является довольно большое количество пороха (пока реактивное чудо не было готово к полету, я хранил порох под кроватью в жестяной коробке из-под бисквитов), и будучи человеком мудрым, папа отыскал для мастерской помещение подальше от дома. Должен признаться, что ракетный двигатель в первый раз я испытал значительно позже, уже после того, как мне пришлось неоднократно сбривать жидкую юношескую поросль под носом и на подбородке. Тем временем я продолжал учиться в школе и делал это с несколько большим энтузиазмом, чем раньше. Я понимал, что для поступления на курсы подготовки летчиков мне потребуется хотя бы минимум формальных знаний. Но к моему большому сожалению, в основе школьного курса лежало изучение триффидов. Их происхождение, жизненный цикл, свойства и та опасность, которую они собой представляют, изучались глубоко и подробно.
В первые годы существования колонии ее обитатели видели в этих растениях лишь злых демонов. На них возлагали вину за гибель Старого мира, наступившую в середине, как тогда говорили, двадцатого столетия. Все толковали лишь о том, каким злом является это растение, как не допустить его на остров и каким способом уничтожить.
Позже население колонии стало подходить к оценке триффидов более взвешенно. По иронии судьбы, которую любой писатель-сатирик счел бы просто очаровательной, мы стали зависеть от триффидов буквально во всем. Они снабжали нас маслом, топливом, кормом для скота и еще, по самому скромному подсчету, более, чем пятью десятками других не менее ценных продуктов. Разумеется, каждого с младенчества учили распознавать это растение. Поскольку я имел счастье быть сыном Билла Мэйсена, известнейшего в мире эксперта по триффидам, учитель чаще других — по крайней мере мне так казалось — вызывал меня к доске. Неужели старик полагал, что познания о триффидах передаются на генетическом уровне? Впрочем, поскольку речь шла о ботанике, мистер Пинз-Уилкс скорее всего считал, что я унаследовал знание об этом виде флоры при помощи какого-то иного природного процесса — осмоса, например. Какое научное заблуждение!
— Мэйсен… — мрачно начинал мистер Пинз-Уилкс. У него было прекрасное оксфордское произношение, хотя голос из-под щегольски подкрученных усов звучал чуть глуховато. — Мэйсен, не мог бы ты изложить нам все, что тебе известно о триффидах?
Этот вопрос он задавал десятки раз.
— Взрослое растение достигает высоты примерно восьми футов, — начинал я бубнить как попугай. — Прямой стебель выходит из воздушного, так сказать… хм-м… корневища цилиндрической формы. На вершине стебля имеется чаша, или… как ее… воронка, внутри которой находится липкая жидкость. В эту жидкость попадают насекомые. Насекомые там растворяются и уже в жидком виде поступают в стебель и корень. Листья у триффидов зеленые и… хм-м… кожистые! У триффидов имеется стрекало… Оно свернуто в спираль и похоже на гигантский свиной хвост (смех в классе). Спираль раскручивается с большой скоростью и как хлыстом бьет по жертве. И… хм-м…
