Дин Кунц - Тьма под солнцем
Мистер Блэквуд не ответил на стук, и Хоуи постучал в дверь снова, на этот раз сильнее, и сказал:
— Это я, сэр, это Хоуи Дугли.
Может быть, мистер Блэквуд крепко спал. Может быть, он вышел прогуляться или решил взять где-нибудь ужин на вынос.
Хоуи проверил дверь. Она была закрыта.
Он пошел обратно на выбеленную луной аллею, пытаясь решить, что делать дальше. Войти в здание без приглашения мистера Блэквуда было неправильным. С другой стороны, это здание не принадлежало мистеру Блэквуду, даже если он там жил. Кроме того, этим утром Хоуи вошел без приглашения, столкнулся со своим новым другом на крыше; и все прошло гладко. Мистер Блэквуд был рад его видеть.
Ржавая петля протестовала, но подвальное окно все же открылось внутрь, и Хоуи проскользнул в темноту. Он включил «Эвереди» и пошел к лестнице, время от времени обращаясь в темноту:
— Ау? Мистер Блэквуд? Вы здесь? Ау? Это я, Хоуи.
Большая комната с колоннами на первом этаже ночью казалась больше, чем в дневное время, темнота будто бы растягивалась на мили в каждом направлении. Даже в свете полной луны высокие окна, покрытые пылью, были еле видны, и, глядя вверх на их бледные прямоугольники, Хоуи чувствовал себя как в темнице.
Маленький фонарик не пробивал далеко смоляную темноту бывшего универмага. В действительности он светил хуже, чем обычно, потому что батареи немного разрядились, а Хоуи был слишком взволнован, чтобы заметить это раньше. Луч был желтым, а не белым, и уже нечетким, расплывчатым.
— Мистер Блэквуд? Извините, что беспокою вас. Это я, Хоуи.
Его голос настолько изменился, что казался принадлежащим кому-то другому. Он казался сейчас слабее и тоньше и отражался от дальних стен совсем не так, как звучал в этом же месте раньше.
Поскольку мистер Блэквуд сказал, что хранит свои вещи возле задней двери, Хоуи пошел в этом направлении. Он больше не звал своего друга, потому что чувствовал неловкость, слушая свой изменившийся голос.
Вещи лежали в нескольких шагах справа от задней двери. Спальный мешок, крепко скрученный и затянутый завязками. Рюкзак с верхним карманом был раскрыт. Две толстых, наполовину сожженных свечи стояли на полу в лужицах расплавленного желтого воска.
За свечами лежали фотографии, которые Хоуи принес из дома днем. Фотографии дома и гаража, затененного старинным буковым деревом, были разорваны на четыре части каждая.
Только фотография мамы Хоуи и его сестры осталась нетронутой и была положена рядом с потушенными свечами, как будто мистер Блэквуд изучал их в мерцающем свете. Хоуи поднял ее и засунул в задний карман джинсов.
Он не совал нос в чужие дела. Он уважал частную жизнь других людей, но не мог не заметить, что в верхнем кармане рюкзака лежали пачки фотографий, скрепленные резинками. Хоуи забеспокоился. Пачки были такими толстыми, снимки с белой каемкой, сделанные старым полароидом.
В полутрансе, похожем на тот, который овладел им, когда он вышел через близлежащую дверь на аллею, покидая Рона Бликера, чтобы мистер Блэквуд научил его новым правилам, Хоуи вытащил одну стопку фото. Странно, но рука, которой он взял пачку снимков, была как будто не его рукой: она казалась толстой, нереальной, как будто состоящей из эктоплазмы привидения в одной из тех историй о спиритических сеансах, которые любила рассказывать их квартиросъемщица миссис Норрис. Хоуи чувствовал себя, как будто уже умер, но только еще не знает об этом, как навязчивые духи иногда не понимают, что они привидения.
Хоуи снял резинку с фотографий. В трясущемся свете фонарика он увидел на верхней фотографии милую девушку, блондинку с зелеными глазами. Она выглядела очень несчастной. Нет. Не несчастной. Она выглядела испуганной.
На втором фото была та же девушка с устрашающим гримом для Хэллоуина. Ее лицо выглядело так, как будто было порезано во множестве мест, и этот грим выглядел убедительно.
На третьей фотографии милая девушка-брюнетка тоже выглядела испуганной. Четвертая фотография была с этой же девушкой, раздетой и лежащей на спине. Вещи, которые были сделаны с ее телом, не были макияжем.
Не скрепленные больше резинкой фотографии выскользнули из пальцев Хоуи и рассыпались вокруг рюкзака. Фонарик выпал из трясущихся рук и ударился об пол с тяжелым холодным звуком.
Мгновением позже ему показалось, что он услышал что-то где-то в другом месте на первом этаже, там, в темноте, металлический звук, как будто металлический носок ботинка чиркнул по плитке пола.
Сердце сильно билось о грудную клетку, дыхание застряло в горле, Хоуи схватил фонарик и пошел прочь от того места, откуда, как он думал, появился звук. Но звук в таком большом пространстве коварен, и когда Хоуи сделал несколько шагов, то подумал, что, возможно, ошибся в определении источника. Он изменил направление — и через несколько шагов столкнулся с чем-то скрученным. В свете фонарика он увидел тело Рона Бликера, висевшее на большом ноже, который проткнул его горло и пригвоздил к стене, высоко удерживая подбородок рукояткой. Что-то было засунуто ему в рот, что-то достаточно большое для того, чтобы его щеки причудливо раздулись. Изолента сжимала его губы. Глаза были широко открыты, они у него еще были, но ушей уже не было.
Хоуи вспомнил свои слова и затем голос мистера Блэквуда:
Вы переносили операции?
Нет. Они мне никогда не требовались. Я кое-что узнал о ножах.
Вы боитесь быть порезанным?
Не боюсь. Я просто знаю кое-что о ножах.
Хоуи очнулся у заднего входа, он не мог вспомнить, как отходил от трупа Рона Бликера. Он освободил запор, рывком открыл дверь и выпрыгнул на аллею, должно быть, одна из тех рук размером с лопату уже пробиралась к нему сзади сквозь темный воздух, в нескольких сантиметрах от его шеи.
В лунном свете он прошел зигзагом три шага, повернулся, и, хотя никого не увидел за собой, зарыдал, потому что, наконец, дыхание и голос вернулись к нему. Он кричал о помощи, но осознавал при этом, что не может позволить себе терять ни минуты на объяснения происходящего кому-либо. Только на егопомощь могли рассчитывать его мама и сестра, а это так мало, ведь он был маленьким, и к тому же уродцем, но сейчас он был менеджером отеля с огнетушителем, а Блэквуд был огнем, быстрым огнем, который мог изменить все в одну яркую пронзительную минуту.
Хоуи был уже на середине кладбища, петляя между надгробиями, когда увидел ворона на фоне полной луны. Он поспешил дальше под прикрытием веток огромных дубов и вспомнил, каким алым от согнанных ветром листьев бывает кладбище осенью, но в его сознании листья колыхались, как поверхность кровяного озера. Он сказал: «Нет, нет, нет», потому что испугался, он знал, что найдет свою маму и сестру такими же кроваво-красными, как осенняя земля под шарлаховыми дубами.
