Стивен Кинг - Посвящение
Дело зашло так далеко, что я с трудом удерживалась, чтобы не закричать на них. Я уговаривала себя сохранять спокойствие, сделать свое дело и уйти от них как можно быстрее. Я твердила себе, что этот мужчина — естественный отец Пита, если уж я забываю все остальное. Я говорила себе, что Питу всего три года, что мне нужна работа и меня выбросят на улицу, если я не сумею сдержаться.
Затем один из них сказал:
— А после того как мы прикончим Бобби, давайте ухлопаем его сладкожопого молоденького братца.
А другой добавил:
— После этого прикончим всех детей мужского пола, и вот тогда организуем настоящий праздник!
— Верно! — воскликнул мистер Джефферис. — А когда водрузим последнюю голову на стену последнего замка, мы устроим такой праздник, что я сниму для него «Мэдисон-сквер-гарден»!
— Мне пришлось уйти. У меня болела голова, и все тело сводили судороги из-за того, что я так старалась молчать. Я оставила номер убранным только наполовину, чего никогда не бывало ни до, ни после. Но иногда принадлежность к черным имеет свои преимущества: он не обратил на меня внимания, когда я была в номере, и, можно не сомневаться, не заметил, что я ушла. Ни один из них не обратил на это внимания.
И на губах Марты снова появилась эта горькая усмешка.
— Не понимаю, как можно называть такого мужчину благородным, даже в шутку, — заметила Дарси, — или называть его естественным отцом своего еще не рожденного ребенка, какие бы обстоятельства ни вынуждали. Мне он кажется чудовищем.
— Нет! — резко бросила Марта. — Он не был чудовищем. Он был человеком. Кое в чем — пусть во многом — плохим человеком, но человек есть то, что он есть. И у него было что-то, что можно назвать благородством без усмешки на лице, хотя проявилось это полностью только в книгах, которые он написал.
— Ага! — Дарси презрительно посмотрела на Марту из-под сдвинутых бровей. — Значит, ты прочитала одну из его книг?
— Дорогая, я прочитала все. К тому моменту, когда я в конце 1959 года пошла к Мамаше Делорм с этим белым порошком, он написал их только три, но уже тогда я прочитала две из них. Со временем я догнала его и прочитала все его книги, потому что он писал еще медленнее, чем я читала, а это, — усмехнулась она, — очень медленно!
Дарси с сомнением посмотрела на книжный шкаф Марты. Там стояли книги Алисы Уолкер и Риты Мэй Браун, «Линден-Хиллз» Глории Нэйлор и книга Измаэля Рида, но три полки занимали главным образом романы в бумажных обложках и детективы Агаты Кристи.
— Как-то непохоже, чтобы романы о войне вызвали твой интерес к славе, если ты понимаешь, что я хочу сказать.
— Разумеется, понимаю, — ответила Марта. Она встала и принесла еще две банки пива. — Я скажу тебе забавную вещь, Ди: если бы он был хорошим человеком, я, наверное, не прочитала бы ни одного из его романов, больше того: если бы он был хорошим человеком, не думаю, чтобы эти романы получились такими блестящими.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я и сама точно не понимаю. Ты просто слушай, ладно?
— Ладно.
— Видишь ли, я поняла, что он за человек, еще задолго до убийства Кеннеди. Я знала это уже летом 1958 года. К тому времени я убедилась, какого низкого он мнения о человечестве вообще — не о своих друзьях, ради них пошел бы на смерть, но, обо всех остальных. Все люди стремились заработать — заработать баксы, все стремятся заработать баксы, говорил он. Ему и его друзьям казалось, что стремление заработать деньги — это очень плохо, если только вы не играете в покер и на столе не лежит целая куча баксов. Мне-то казалось, что все они, включая его самого, прямо-таки ласкали эти баксы.
Под его внешней благовоспитанностью южного джентльмена скрывалось немало отвратительного. Он считал, что люди, которые пытаются поступать справедливо или улучшить существующий мир, — это самое смешное, что только можно придумать. Он ненавидел черных и евреев, считал, что нам нужно сбросить на Россию водородные бомбы и стереть ее с лица земли еще до того, как она сделает это с нами. Почему бы и нет? — говорил он. Он относил всех их к той части человечества, которую называл «не достигшей человеческого уровня». Для него это были евреи, чернокожие, итальянцы, индейцы и все, чьи семьи не проводят лето на берегу океана.
Я слушала, как он разглагольствует, несет всю эту безграмотную глупость и высокомерную чушь, и, естественно, меня заинтересовало, почему он стал знаменитым писателем… как он мог стать знаменитым писателем. Мне захотелось узнать, что увидели в нем критики. Но еще больше я заинтересовалась тем, что увидели в нем простые люди вроде меня — люди, которые и делают книги бестселлерами, как только они появляются на прилавках. Наконец я решила выяснить все сама. Я пошла в общественную библиотеку и взяла там его первую книгу — «Сияние небес».
Я ожидала, что она окажется чем-то похожим на сказку о новом платье короля, но ошиблась. Книга была о пяти людях и о том, что случилось с ними на войне и что в то же самое время происходило с их женами и подругами дома. Когда я поняла по обложке, что речь в книге пойдет о войне, я закатила глаза, считая, что это будет похоже на скучные истории, которые они рассказывают друг другу.
— Но это оказалось не так?
— Я прочитала первые десять или двадцать страниц и подумала: здесь нет ничего особенного. Это не так уж плохо, как я ожидала, но тут ничего не происходит. Потом я прочитала еще тридцать страниц и… вроде как забыла обо всем. Когда я в следующий раз оторвалась от книги, было уже за полночь и я прочитала двести страниц. Я сказала себе: иди спать, Марта. Иди спать немедленно, потому что до половины шестого осталось совсем мало времени. И все-таки я прочитала еще тридцать страниц, хотя мои глаза устали. Только без четверти час я встала и пошла чистить зубы.
Марта замолчала, глядя на потемневшее окно и все бесконечные мили ночи за ним. Ее глаза затуманились воспоминанием, а губы сжались в хмурой гримасе. Она покачала головой.
— Я не могла представить себе, как человек, настолько скучный, когда ты слушаешь его, смог написать такое, что не хочется закрыть книгу и ты со страхом ждешь ее конца. Как мог неприятный человек с холодным сердцем, каким был он, создать героев настолько живых, что тебе хочется плакать, когда они умирают. Когда Ной попал под такси и погиб в самом конце «Сияния небес», всего лишь через месяц после того, как вернулся с войны, я и в самом деле плакала. Я не представляла себе, каким образом циничный и грубый человек вроде Джеффериса мог заставить читателей так переживать о том, что даже не происходит в действительности, — о том, что он просто-напросто придумал. А кроме того, в этой книге было что-то еще… что-то вроде солнечного света. Она наполнена болью и страданиями, но в то же время в ней много чистоты и свежести… и любви.
