Виктор Точинов - Логово
Слово, обозначающее произошедшее с ним, всплыло почти сразу. Амнезия. Потеря памяти. Болезнь.
Хорошо. Логично. Но что должен увидеть больной человек, придя в себя? Правильно — больничную койку и заботливый взгляд врача. На худой конец — медсестры. На совсем худой — равнодушно-скучающий взгляд соседа по палате. Но уж никак не чокающего на ветке дрозда…
Хотя…
Он ничего не смог вспомнить о болезнях, сопровождаемых амнезией, о других их симптомах. Мало ли какие психические сдвиги бывают. Мог войти в лес, как в собственную ванную, на ходу раздеваясь и развешивая на кустах одежду…
Такая версия совсем не нравилась человеку. И он вернулся к прежней, казавшейся более безобидной — к амнезии алкогольной. Головная боль и сухость во рту как будто подтверждали этот вариант. И где-то в глубине организма нарастала другая боль, непонятной природы, — но шагать пока не мешала…
…Тем временем прямой путь привел в глухолесье. Местность понижалась, сосны сменились мрачными елями и густым подлеском. Солнце сюда почти не пробивалось — и человек впервые почувствовал холод. Ветки царапали кожу. Вокруг гудели комары, но почему-то не кусали, он мимолетно удивился этому. Комары должны кусать — это он помнил точно.
Заросли становились гуще, он подумал, что выбранный способ передвижения может вывести не к просеке или тропе, а заманить в непроходимую чащу или болотную топь. Сменить направление? Ничего решить он не успел. Почти из-под ног с шумом выпорхнули птицы. Несколько, довольно крупные.
«Выводок рябчиков?» — неуверенно подумал человек. Вполне может быть, он не слишком хорошо успел их разглядеть. Может, и не рябчики, но наверняка что-то съедобное… Он внезапно понял, что за нарастающая боль глодала его изнутри. Голод. Самый банальный голод…
Птицы далеко не улетели. Расселись на ветках нескольких соседних деревьев и тут же исчезли — пятнистое оперение затерялось среди ветвей и листьев. Он видел только одну, которую проводил глазами: распласталась на сучке ольхи, застыла неподвижно. Человек приближался к ольхе осторожно. Подкрадывался. Но сам не понимал, зачем. Даже камня, которым можно было бы подбить предполагаемого рябчика, не было…
Расстояние сокращалось. Откуда-то со стороны — тонкий, едва слышный птичий посвист. Старка? Созывает вспугнутый выводок? Похоже на то: птица на ольхе шевельнулась, подняла голову — и снова замерла.
Человек прыгнул.
Длинным и высоким прыжком. Совсем чуть промахнулся по взлетевшей птице, рухнул на мягкий ковер мха — в руке осталось пестрое маховое перо…
Прыжок отдался в голове раскалывающей болью. Человек машинально поднес руку к затылку — и отдернул. Пальцы ощутили не гладкую поверхность кожи — нечто неровное, бугристое, отдавшееся болью… Запекшаяся кровь? Голова разбита? Вот и еще одна возможная причина амнезии…
Холод и голод стали ощутимее. Человек отбросил перо, посмотрел на точку, с которой прыгнул. Хмыкнул удивленно. По его смутным воспоминаниям подобный прыжок мог потянуть на олимпийский рекорд…
Впрочем, грош цена была сейчас его воспоминаниям.
Местность понижалась не к болоту, как он того опасался. К крошечному лесному ручейку, бегущему по дну тенистой, мрачной лощины.
Лишь услышав журчание, человек понял, как страдал от жажды. Проломился сквозь густую прибрежную растительность, спрыгнул в воду. Черпал ладонью, потом опустился на четвереньки, припал губами к холодной струе — и долго не мог напиться.
…По берегу он не пошел — русло сильно петляло, а подлесок у воды стоял непроходимыми джунглями. Человек поднялся на край лощины. Двинулся вниз по течению ручья, срезая изгибы русла.
Он понятия не имел, откуда знает это незамысловатое правило выживания для заблудившихся в лесу: всегда идти вниз по течению любых водных потоков. Но — знал. Ручьи впадают в реки, вдоль рек живут люди.
Человек шагал механически, как заводная игрушка. Размышлять о причинах произошедшего перестал — нечего изощряться в пустых догадках. Способность логично мыслить его не покинула, но ничего не стоила без вводной информации. Ясно одно: ничто бесследно не исчезает и ниоткуда не появляется. Если на лесной поляне вдруг обнаружился голый мужчина — значит где-то он пропал. Значит, кто-то его ищет. Так что стоит побыстрее найтись. И для начала хотя бы узнать свое имя. Ему казалось, что воспоминания набухают в мозгу, готовые прорваться — и не хватает им лишь малого толчка…
Кое в чем человек ошибался. Но в одним был прав.
Его искали.
Весьма активно.
На песке валялась большая груда темно-бурой шерсти, отдельные клочья были отброшены на несколько метров. От комьев слизи — кровянистой, липнущей к подошвам — исходило зловоние. Больше ничего здесь, на песчаной осыпи, спускавшейся с поросшего соснами холма, не оказалось.
Два ягд-терьера, натасканные на одну-единственную дичь, тыкалась носами в находку и не желали идти дальше. Финиш. Конец следа.
— Это вы называете аргентизацией со смертельным исходом? — спросил Руслан. — По-моему, для этого есть другое определение. Ремиссия. Полная спонтанная ремиссия.
И он посмотрел на Мастера и Деточкина. Очень нехорошо посмотрел. Деточкин подумал, что глаза у него рысьи — зеленые с желтизной. Хотя меряться взглядами с крупными представителями семейства кошачьих главному технарю Лаборатории не приходилась. Но возникла такая вот ассоциация. Может, причиной тому была пластика Руслана — мягкая, хищная.
Мастера не испугал взгляд начальника службы безопасности. Они давно были не в особо дружеских отношениях — с тех пор, как у Лаборатории появились новые спонсоры и привели своих людей. В том числе и Мастера. Глухая вражда тлела почти год, но до серьезного конфликта пока не дошла. Пока. До позавчерашнего инцидента, в котором, как ни крути, были повинны подчиненные Мастера.
Ничего, думал Мастер, зыркай сколько угодно. Кончается твое время.
Деточкин попытался разрядить тяжелое молчание:
— Может, он того? Ну, сдох, в общем… А кто-нибудь нашел труп-то… Ну и забрал… Чего валятся, правильно?.. К участковому повез, скажем…
Его собеседники не удостоили ответом эту версию. Спецгруппа, прибывшая по срочному вызову вместе с Русланом, в разговоре не участвовала, стояла поодаль.
Потом они двинулись по следу, уходящему от кучи шерсти вверх, к обрыву. След оказался нечетким, высохший песок позволял лишь понять, что здесь кто-то двигался. Обрыв был невысок, наверху — тонкий слой дерна с торчащими корнями. Из-под него порой сползали новые порции песка, более влажного.
