Дэниел Истерман - Девятый Будда
Дверь приоткрылась на сантиметр, и снова ее заклинило, еще хуже, чем прежде. Кристоферу показалось, что пальцы его трещат, но он продолжал тянуть, а боль лишь подстегивала его.
Раздался треск, и дверь сдвинулась с места. Немного, но достаточно для того, чтобы они смогли пробраться внутрь. Кристофер схватил Уильяма и протолкнул его в дверь, затем пришел черед Самдапа и, наконец, Чиндамани. Он подхватил лампу, оставленную Чиндамани около двери. Она взяла ее у него, и он плотно закрыл за собой дверь. Им повезло. Пока.
Несколько пауков проникли внутрь вместе с ними. Уильям схватил меч, разрубая их со злобой и яростью, которые уже не помещались внутри него. Это был первый взрослый гнев, который он испытал, ярость, обращенная не столько против пауков, вызывавших у него мгновенный испуг и отвращение, сколько против Царонга Ринпоче и русского, против всех тех, кто разорвал на клочки ткань, укутывавшую его мир. К ярости примешивались грусть и сомнение: ярость была направлена против предательства, грусть была вызвана потерей всего того, что было для него родным, а сомневался он в тех конкретных, определенных вещах, из которых состоял его мир до того, как все это случилось.
Как и говорила Сонам, там были ступени: холодные, крутые, необычайно красивые в свете их единственной лампы. Казалось, что они целую вечность просидели на маленькой площадке наверху лестницы — в абсолютной тишине, пытаясь очистить разум от страха, мечтая, чтобы ступени привели их к свежему воздуху и свободе. Мысль, посетившая всех, но никем не высказанная вслух, заключалась в том, не ждут ли их на лестнице другие сюрпризы.
Кристофер крепко прижал к себе Уильяма. Он один раз взглянул на его шею. Там, куда его, по-видимому, ужалил паук, было ярко-красное пятно. Но Уильям сказал, что почти не чувствует боли. Он счастливо отделался.
— Скоро наступит рассвет, — сказала Чиндамани. — Нам надо выбраться отсюда, прежде чем рассветет.
Кристофер кивнул. Она была права. Он хотел оставить Дорже-Ла как можно дальше позади, прежде чем Замятин поймет, что они ускользнули из монастыря.
Выстроившись в цепочку, которую возглавил Кристофер, они начали спускаться по ступеням. Ступени были высечены в скале — грубые, резкие, неотполированные. Холодные и темные, они опасно наклонялись вниз, словно стремились поскорее закончиться. Они не были предназначены для того, чтобы по ним спускались медленно.
Холодный воздух унес зловоние. Они раскутали лица и глубоко дышали, наполняя легкие чистым воздухом. С каждым шагом с плеч их сваливалась тяжесть. Смерть никогда не казалась такой реальной, такой близкой, такой отвратительной. Даже вера в бесконечные реинкарнации не могла смягчить миновавший ужас смерти — такой неестественной и такой близкой.
Они дошли до конца лестницы. Стена была высечена в скале таким хитроумным образом, чтобы вход нельзя было заметить снаружи, тем более что он был затянут льдом, и это делало маскировку совершенной.
Снаружи ветер разогнал облака. Бледная луна, тонкая, как лист серебра, уже садилась за темнеющим на западе пиком. В пурпурном небе дрожали от холода и своей собственной яркости бесчисленные звезды. Высоко над ними простерлись мрачные очертания Дорже-Ла-Гомпа: монастыря, огромного и зловещего, молчаливо хранившего свои секреты, нависая над перевалом.
Кристофер посмотрел вверх, в темноту. В окне, не закрытом ставнями, на самом верхнем этаже, одиноко горел свет. Чиндамани подошла к нему и взяла его руки в свои.
— Посмотри, — прошептал он.
Ее глаза нашли освещенное окно.
— Он высматривает нас, — сказал он.
— Кто? — спросила она.
— Замятин. Я это чувствую. — Он замолчал. — Он не даст нам так легко уйти. Самдап принадлежит ему. В какой-то степени я тоже принадлежу ему. Он пойдет за нами — будь уверена.
Она какое-то время молчала, просто держала его руки в своих руках, глядя на освещенное окно и размышляя.
— Пора идти, — напомнила она.
Но Кристофер не двинулся с места. Он стоял и смотрел на окно, углубившись в свои мысли, как мотылек, удерживаемый желтым светом.
— Ка-рис То-фе, — позвала она, осторожно потянув его за руку.
Он оглянулся. В лунном свете лицо его было бедным и призрачным. Он чувствовал себя каким-то отстраненным, неуместным здесь. Он ничего не мог удержать в себе — как сито, сквозь которое вытекает вода.
— Ты понимаешь, что произойдет, если ты пойдешь со мной? — спросил он. — Мне надо идти в Индию, а оттуда в Англию. Там дом Уильяма, и я должен отвезти его туда. Как только мы окажемся в Индии, я уже не смогу помочь тебе. Там есть люди типа Замятина, которые захотят использовать Самдапа в своих интересах. Когда они узнают, кто он такой — а они узнают, поверь мне, — он станет пешкой, орудием в их руках. Ты не знаешь, что такое мир, что он делает с людьми. Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать?
Она покачала головой. Одна культура, один мир отрицали другую культуру и другой мир.
— Кажется, мы не понимаем друг друга, Ка-рис То-фе. Это плата за то, чтобы быть человеком? Не понимать других?
— Разве ты не видишь? — продолжил он. — Твой Майдари Будда стал товаром, монетой. Для Замятина он значит столько-то. Для моих хозяев он будет значить чуть больше или чуть меньше. То, что не сможет сделать Замятин, они заставят сделать меня, манипулируя мной ради своих целей. Я не хочу играть в эту игру. Я закончу ту, которую начал, но не более того. Я доведу тебя до Лхасы и оставлю там. Ты понимаешь?
Внезапно он испытал острое желание обладать ею, охватившее его, как приступ лихорадки. Отказ от своего желания, своей любви, своего вожделения причинял сильную боль, одинаково раня его плоть и его разум, одновременно разрывая его на части и делая его цельным.
Она не ответила. Вместо этого она встала и подобрала сумку. Взяв за руку Самдапа, она двинулась в сторону перевала. Кристофер ощутил, как сжалось его сердце. Он встал и помог подняться Уильяму. Они пошли за Чиндамани и Самдапом, лишь немного отставая от них.
Когда они спускались по склону, Уильям поднял голову и посмотрел на Кристофера.
— А как же дедушка? — спросил он.
— Я не понимаю, — ответил Кристофер. Он понял, что его отец, должно быть, сообщил мальчику, кто он такой.
— Мы разве не берем его с нами?
Кристофер покачал головой.
— Мне жаль, — сказал он. — Твой дедушка умер. На этот раз действительно умер.
— Откуда ты знаешь?
— Нам рассказал Царонг Ринпоче. Перед тем как нас привели в комнату, где ты и Самдап сидели рядом с Замятиным. Он сказал, что собственноручно убил его.
Уильям остановился, заставив остановиться и отца.
— Но это неправда, — возразил мальчик.
