Челси Ярбро - Тёмные самоцветы
Отец Погнер продолжал бесноваться, лицо его покраснело от холода и натуги.
— Ты по заслугам потерял все свои земли! Ты вечный предатель и вечный изгой!
Ракоци потер ладонями уши и покачал головой, словно не понимая, в чем его обвиняют.
— Ты позорище Венгрии и всех своих соплеменников! — возопил отец Погнер столь громко, что голос его сорвался и он на какое-то время вынужден был замолчать.
Что-то изменилось в глубине глаз Ракоци: там колыхнулась мгла, поглотившая их и без того темный цвет. Он вздохнул и с обманчивой медлительностью двинулся к иезуиту.
— Ракоци, — произнес Борис у него за спиной. — Оставьте. С ним разберется стража.
Ракоци лишь кивнул и продолжил движение, не обращая внимания на отца Ковновского и отца Феликено. Капюшон его все еще был откинут, хлопья снега и морось липли к темным, слегка вьющимся волосам. Дойдя до отца Погнера, он опустился на одно колено и поцеловал край полы его дождевика затем поднялся, чтобы приложиться к распятию. Если замерзший металл и обжег ему губы, он ничем этого не показал. Повернувшись к вмиг побледневшему иезуиту, Ракоци очень тихо и очень размеренно произнес:
— Запомните, все это затеяли именно вы, хотя я не раз искал пути к примирению с вами. Я никогда не позорил своих соплеменников и никогда не нарушал данных кому-либо мной обещаний. — Он снова опустился на колено и снова поцеловал полу мокрого дождевика, потом поднял голову. — Даже тех, что во многом касаются вас.
Борис стоял, с деланным равнодушием натягивая на руки рукавицы.
— Значит, у вас на Западе не принято трогать обидчиков? — пробурчал он с едва заметной усмешкой. — Или этот крикун чем-то лучше других?
— Этот крикун, как вы изволили выразиться, руководитель посольства, где я служу, — возразил Ракоци, вновь становясь с ним рядом. — По велению короля Стефана.
— Посольства? — медленно повторил Борис. — Вы служите делу, а не человеку. — Он усмехнулся, заметив в толпе стражников, пробиравшихся к группке иезуитов.
— Да, и потому не имею права все бросить, точно так же, как и вы сами не можете снять с себя обязательства, наложенные ушедшим от нас государем, хотя и не ладите с Никитой Романовым.
— Уместное сравнение, ничего не скажешь, — улыбнулся Борис и повелительно вскинул руку. — Уберите отсюда этих людей, — приказал он казакам. — Проследите, чтобы они подобру-поздорову возвратились в посольство.
Отец Погнер замахнулся распятием как копьем.
— Прочь! Убирайтесь все прочь! Не смейте ко мне приближаться! — Он просверлил Годунова ненавидящим взглядом. — Вы, я вижу, довольны услугами этого человека! Считаете его своим ставленником и думаете, что он всегда будет предан вам? А он даже не пес, он — простая дворняжка. И огрызнется на вас как на Польшу и Рим!
Отец Феликено, не выдержав, бросился в сторону и принялся продираться через толпу.
— Пусть его, — сказал равнодушно Борис и покосился на своего стража. — Он добежит куда надо.
— Ты слуга дьявола! — уже неизвестно кому кричал Отец Погнер. — Ты исчадие ада!
Ракоци, намеренно игнорируя его крик, обратился к католику помоложе.
— Отец Ковновский, — спросил он приветливым тоном, — скажите: сможете ли вы благополучно довести отца Погнера до посольства? Или вам лучше прибегнуть к услугам охраны?
Отец Погнер возмущенно всхрапнул, но Годунов вскинул руку, и надменный иезуит вдруг ощутил, что стал беспомощнее младенца, полупридушенный меховой рукавицей казака. Он попытался отпихнуть наглеца, но безуспешно: он не мог ни двигаться, ни протестовать, а его распятием завладел другой стражник, что было уж совсем возмутительно. Разбойники, идолопоклонники, варвары осмелились прикоснуться не только к нему, но и к тому, что священно для истинных христиан всего мира!
— О, уверяю, охрана нам не нужна, — с натянутым смехом ответил отец Ковновский. — Сейчас отец Погнер несколько не в себе, но он придет в разум, как только мы удалимся отсюда. Нет необходимости, чтобы нас кто-то сопровождал.
— Боюсь, что есть, — возразил на великолепном польском Борис. — Паломников оскорбило и взбудоражило ваше скандальное поведение, и я теперь не могу ручаться за них. Как и за то, что может случиться, если вы без защиты отправитесь восвояси. Не упрямьтесь, возьмите эскорт.
Весь облик отца Ковновского выразил крайнюю степень растерянности; он был взволнован, смущен и к тому же жутко продрог. При всем уважении к отцу Погнеру ему в этот момент мучительно захотелось, последовав примеру отца Феликено, бросить на произвол судьбы бесноватого пастыря. Тот повелел ему следовать за собой, даже не намекнув на то, что задумал. Отец Ковновский расправил плечи и вновь пожалел, что не надел недавно купленный плащ — длинный, уютный, подбитый кроличьим мехом. Его вдруг затрясло, но от холода — не от страха.
— Ну, я не знаю… — Он сплюнул, бравируя, затем жалобно глянул на Ракоци.
Тот пожал плечами.
— Примите предложение. В сложившихся обстоятельствах Борис Федорович поступает великодушно. Попробуйте внушить это отцу Погнеру. Хотя я не думаю, что он способен сейчас что-нибудь воспринять.
— Мысли отца Погнера занимает другое, — сказал молодой католик, пытаясь выйти из ситуации, не потеряв при этом лица. Он еще раз взглянул в глаза оппоненту. — Не могли бы вы перед ним повиниться?
— Я?! — искренне удивился Ракоци и покачал головой. — А с какой стати? Я ничем не оскорбил его и никогда не пытался оскорбить. Если он думает иначе, я огорчен, и только, но не чувствую никакой вины за собой. Ошибочные суждения всегда чреваты недоразумениями подобного рода. — Он помолчал, натягивая перчатки, затем слегка поклонился. — Дайте мне знать, если, паче чаяния, с вами случится что-либо неприятное. С любым из вас. Или с миссией вообще.
Борис хлопнул в ладоши, отдавая подручным короткий приказ, затем быстро шагнул вперед и оглядел притихших мирян.
— Я не хочу, чтобы с этими инородцами что-то произошло, — заявил, подбоченившись, он. — Причинивший им зло опозорит нашего государя, и расправа с ним будет короткой. Надеюсь, все слышали, что я сказал?
Годунов для вескости помолчал и чуть развел в стороны руки. В своей огромной шубе и рукавицах он удивительно походил на медведя — озлившегося и вставшего на дыбы. В толпе паломников пошла давка. Горячие головы, еще миг назад недобро взиравшие на чужеземцев, теперь спешили убраться с площади и делали вид, что потеряли к ним всяческий интерес.
Охранники окружили католиков, их командир подчеркнуто официальным тоном назвал отцу Ковновскому свое имя. Стражник, удерживавший отца Погнера, незамедлительно его отпустил.
