Антон Фарб - Глиф
— Выходит, эта перестрелка была продолжением первой?
— Вероятно…
Они оба замолчали, и во дворике повисла совершенно неестественная, стерильная тишина. Собаки, поняла Ника. Собаки не лают. После такой пальбы, да в частном секторе все местные тузики и барбосы должны с ума сходить. Если они не сбежали, как Пират. Все разом.
И воя сирен, что характерно, не слыхать. Аборигены тоже сбежали? Или забились под пол, как мыши? Неужели никто не вызвал милицию? Ах да, телефоны же не работают… Тогда понятно. Каждый сам за себя.
— Пойдемте в дом? — предложил Радомский.
— Подождите, — остановила его Ника. — По-моему, там еще один…
Зрение и чутье военного корреспондента ее не подвели: за поваленным деревом был еще один труп, на этот раз — знакомый. Скинхед в нейлоновом «бомбере» и камуфляжных штанах. Ему попали в грудь, из дробовика, с близкого расстояния и, вероятно, не один раз. Нейлоновая курточка была вся издырявлена, и кое-где торчали клочья синтепоновой подкладки. Крови практически не было: скинхед, очевидно, сразу упал на спину, а так как картечь не прошла насквозь, кровь осталась внутри тела.
— Я его знаю, — сказала Ника. — Он был на складе. Где держали Рому.
— Ага, — изрек Радомский. — Судя по диспозиции, эта мразь держала оборону. А байкеры штурмовали. Если скин работал на Анжелу… — Радомский недобро блеснул глазами.
Они переступили через покойника и приблизились к входной двери. Открытая настежь, она вела в полутемный тамбур, куда пробивались лучи света из комнаты.
— Я пойду первый, — вызвался Радомский.
Ника не возражала.
Единственным источником света в комнате оказался экран двадцатидюймового монитора, на котором крутился скринсейвер со скандинавскими рунами. И даже в этом тусклом свете было видно, что комнате здорово досталось в результате перестрелки. Люстра, сбитая картечью, валялась под ногами, обои кое-где еще тлели вокруг маленьких дырочек, и весь, абсолютно весь, был изрешечен ковер на стене. Остро и кисло пахло кордитом.
— Ого! — сказал Радомский.
Он нагнулся, заглянул под стол с монитором.
— Корпус снят, — сообщил он. — Точно винт подключали. А вот тут, похоже, был подключен еще и ноутбук…
— Смотрите. Под ногами.
В разбитое окно как раз заглянула луна — полная, желтая, ноздреватая — и стало видно, что на засыпанном мусором и осколками люстры полу нарисован глиф.
— Однако, — с уважением в голосе сказал Радомский. — Постаралась, ведьма. Кропотливая… Только что это за хрень-то?
— Дерево Сефирот, — ответила Ника. — Каббала. Читали «Маятник Фуко»?
В ответ Радомский только выматерился.
— Как же они уже все задолбали, оккультисты хреновы…
— Тихо! Слышите?
Из платяного шкафа, чудом не пострадавшего при перестрелке, донесся шорох.
Радомский перешагнул, стараясь не наступить, через глиф и взял с этажерки тяжелую, на вид старинную, ступку с пестиком. Ступку тут же поставил обратно, а медный пестик перехватил на манер дубинки. Подкравшись к шкафу, замахнулся пестиком и кивнул Нике. Та рывком открыла дверцу.
— Не надо! — вскрикнул знакомый детский голос. — Не стреляйте!
Это был Женька-Клеврет, сидящий под грудой драповых пальто и пуховых шалей.
Кухонькая у Анжелы была крошечная и загаженная донельзя (все, абсолютно все, покрывал слой копоти и пыли). Анжела точно не относилась к числу старательных хозяек, и готовила здесь крайне редко. Из мусорного ведра торчали коробки из-под пиццы.
Ника с трудом отыскала сравнительно чистый стакан и наполнила его водой из баллона с помпой, после чего вернулась в комнату.
Женька уже отходил после истерики. Его перестало трясти, он даже выбрался из шкафа — вот только слезы все еще градом катились по щекам.
— На, — Ника протянула ему стакан. — Выпей.
Она похлопала себя по карманам и спросила Радомского:
— У вас нет ничего сладкого?
— Есть, — удивился тот и протянул ей «Сникерс». — А зачем?
— Ему нужен сахар, — пояснила Ника. — Быстрее отпустит… Жуй! — приказала она Женьке.
Мальчишка послушно впился зубами в батончик, запивая водой из стакана.
— Что тут произошло? — не выдержал Радомский.
Клеврет сделал судорожное глотательное движение и ответил.
— Не знаю! Я спрятался!
— Мы в курсе, что ты спрятался, — еле сдерживаясь, сказал Радомский. — А что было до того?
— Анжела… меня позвала… — прерываясь на шоколадку, начал рассказывать Женька. — Не знаю, как… как будто бы — голос в голове. Сказала — приходи. Я пришел, а она тут рисует, вон, на полу. Сказала, надо обождать. Мы ждали. Потом приехала машина. Там были какие-то гопы, по-моему, те же, что Ромчика… ну, похитили. А с ними девчонка, красивая такая. Она у них вроде как за главную была. Она дала Анжеле винт от ноута. Анжела сказала: подключай. Я и подключил, к системнику. А потом ее ноут подключил, по сетке. А тут байкеры приехали. И началась пальба. Я и спрятался.
— Девчонка была — высокая, худая, длинные светлые волосы? — уточнил Радомский.
— Угу. Ее вроде Илоной называли…
— За главную, значит! — скрипнул зубами Радомский.
— Мне так показалось. Они вообще странные были, гопы эти. Один вообще не разговаривал, только рычал. А другой, бритоголовый... Обдолбанный, что ли. Глаза стеклянные…
— Подождите, — сказала Ника. — А что было потом? После стрельбы?
— Не знаю, я в шкафу сидел…
— Но слышать-то ты что-то слышал, так?
— Вроде бы Анжела в машину села. Она еще Илоне сказала: вот, мол, и все, жертвы принесены, ключ у меня, пора действовать. И сказала, куда ехать.
— И куда же? — взревел Радомский.
Женька весь сжался и выдавил:
— В телецентр…
— Ах ты ж сука… — прошипел Радомский. — На своих двоих нам ее не догнать!
— Тихо! — опять сказала Ника. У нее, после попадания в привычную обстановку (кровь, гарь и смерть) будто бы обострился слух. — Кажется, машина.
Шум мотора ей не почудился: вскоре хлопнула дверца и через мгновение — скрипнула калитка.
— Везет, — прошептал Радомский. — Проблема транспорта решается сама собой…
28
С Белкиным было что-то не так. Неправильно. Он протиснулся мимо Ромчика в квартиру, Рома успел только «здрасьте» сказать, а Белкин уже рыскал по комнатам, изучая разгром и ремонт. Дверь в студию со связанным Вовой Ромчик прикрыл, поэтому Белкин сосредоточился на гостиной и коридоре.
— Где она? — спросил он. — Где Ника?!
— Нету, — сказал Рома, разглядывая Белкина. — Ушла.
