Валерий Ковалёв - Рукопись из Тибета
Я шагнул вперед, она затворилось, лязгнул засов. Все стихло.
Лама Уваата оказался в одиночной камере.
В таких, в бытность прошлой службы, мне приходилось бывать много раз, с проверками и душещипательными беседами.
Теперь, судя по всему, беседовать будут со мной. Чекисты из Поднебесной.
Камера была размером два на три, с зарешеченным окном, узкой деревянной шконкой, бетонной парашей в углу и торчащим из стены медным позеленевшим краном над жестяной раковиной. Из которого с четкостью метронома[228] капала вода. Отсчитывая минуты бытия. А может быть вечности. Кто знает?
Спустя час, позади снова загремел засов, и дверь распахнулась.
— На выход! Руки за спину! — приказал тот же охранник.
За углом коридора нас ждал второй, отворивший решетчатую дверь и сопроводивший задержанного в следственный кабинет, рядом с которым находилась караулка.
Окно в нем тоже было зарешеченным, под ним стоял двух тумбовый стол, за которым восседал средних лет человек с бледным одутловатым лицом, в габардиновом кителе с полковничьими погонами. Перед ним лежала серая папка и стояла пепельница.
— Свободен, — отпустил полковник охранника (тот, козырнув, вышел), после чего указал мне на привинченный в центре кабинета табурет. — Присаживайтесь.
Я сел с бесстрастным лицом, смиренно сложив руки на коленях.
— Так значит вы у нас лама Уваата? — извлек военный из кармана портсигар, оттуда сигарету и щелкнул зажигалкой. По кабинету поплыл дым и запах хорошего табака.
— Да, уважаемый, — чуть наклонил я голову. — Именно.
— Откуда и в каких целях прибыли в нашу страну?
— Из Бутана. Проповедовать великое Учение и прорицать будущее.
— Чем можете это подтвердить?
— Я был на приеме у Святейшего, передав ему рекомендательное письмо от Верховного ламы Бутана.
— Вы знакомы с его содержанием? — прищурился контрразведчик.
— Нет. Оно сугубо конфиденциальное.
— В таком случае ознакомьтесь, — открыл он папку и протянул мне лист пергамента.
Я встал, шагнул к столу, взял его в руки и прочел.
«Не верьте этому человеку. Он исчадие ада» значилось там, а ниже стоял оттиск перстня королевского иерарха.
— Письмо передал мне адресат, — пыхнул полковник дымом. — Как истинный патриот. А мы организовали за вами наблюдение.
— Вот как? — вернув пергамент, вернулся я на свое место. — И каковы его результаты? Если не секрет, конечно.
— Не в вашу пользу. Вы оба европейцы, слуга сосланный контрреволюционер, а в банке Лхасы у вас валютный счет на космическую сумму. Что имеете сказать? — стряхнул собеседник пепел с сигареты.
— Почему лама Бутана такое написал, это на его совести, — пожал я плечами.
— Мы европейцы, но приняли буддизм, что не противоречит религиозным канонам. Сунлинь честный человек, и нас не интересуют его убеждения. А счет в банке, подарок короля Бутана за прорицательства, — развил мысль дальше.
— Кстати, «патриот» сообщил вам об очередном? В отношении Таиланда?
— Это все блеф, — скривил губы полковник. А потом, грохнув кулаком по столу, визгливо заорал, — на какую разведку работаешь, сволочь!
— Попрошу на меня не орать, — бесцветным голосом сказал я. — Допрос нужно вести спокойно.
В следующий момент чекист выскочил из-за стола и хлестнул задержанного по щеке, — ты еще будешь меня учить, падаль?!
Составляющие внутри, возмутились «бей!», я на автомате вскочил и хряснул хама кулаком в ухо. Боец тайного фронта отлетел к стене, визжа как резаный поросенок.
Спустя пару секунд, в распахнувшуюся дверь вломилась целая кодла охранников. Первого я саданул ногой в лоб и сцепился со вторым, но остальные дружно заработали дубинками.
Последнее, что увидел, был тупой носок армейского сапога у лица. Потом в глазах вспыхнуло и погасло…
— Пи-ить, — шевельнул я пересохшими губами.
В них ткнулось что-то прохладное, и гуру довольно зачмокал. Как в далеком младенчестве.
Затем с трудом открыл глаза, кругом была муть, вскоре рассеявшаяся.
— Где я?
— Среди друзей, уважаемый гуру Уваата, — проворковал чей-то голос, и я увидел сидящего рядом на стуле мужика в круглых очках и наброшенном на плечи белом халате. Рядом с ним стояла средних лет женщина-врач. С фонендоскопом на шее и поилкой.
— Я инструктор ЦК Компартии Китая Лю Цин, — оскалил зубы очкастый. — Как вы себя чувствуете?
— Вашими молитвами, — буркнул я, с трудом подняв руку и пощупав голову. Она была забинтована. Пальцы наткнулись на нос, там хрустнуло. Не иначе был сломан.
«Гребаные китайцы» подумал я, а вслух поинтересовался, — сколько я здесь? В этой палате.
— Девятые сутки, — ответила врач, осторожно поставив поилку на прикроватную тумбочку.
— А как в Бангкоке? — взглянул я на партийного инструктора.
— Увы, — там небывалое наводнение и жертвы, — вздохнул тот. — Мы скорбим о наших братьях. Но вы не беспокойтесь, все виновные наказаны, — поправил на мне одеяло.
— В смысле?
— Панчен-Лама лишен сана и отправлен на каторжные работы, а допрашивавший вас начальник госбезопасности Тибета расстрелян. Как проявивший политическую близорукость.
«Круто заворачивают тут марксисты» мелькнула мысль. «Не хуже Иосифа Виссарионыча».
— Вами заинтересовался сам товарищ Дэн Сяопин, — между тем продолжил партийный функционер. — После выздоровления мы отправимся к нему в Пекин, — легонько похлопал меня по плечу ладошкой. — А пока отдыхайте.
Затем, распрощавшись, гость удалился, врач сделала мне укол, и я погрузился в сон. Крепкий и исцеляющий.
В следующие дни пошел на поправку. Персонал в больнице был высший класс и в процедурах не скупился. Мне склеили нос и провели томографию (внутри было все в порядке), а затем пациент пожелал изменить разрез глаз, что несколько удивило эскулапов.
— Так я буду похож на ханьца[229], - разъяснил я. — Что понравится товарищу Дэн Сяопину.
— Вы уверены? — поинтересовался главный врач.
— Более чем.
В результате мне сделали соответствующую подтяжку.
— А что? Очень даже недурно, — сказал я, когда спустя несколько дней после нее, мне поднесли зеркало. Оттуда глядела точная копия Джеки Чана[230]. Только бритого.
Спустя еще сутки, меня в палате навестили Кайман с Сунлинем.
Когда их подвели к кровати, они недоуменно переглянулись.
— Вы кто? — недоуменно вопросил Кайман.
— Лама Уваата, — прищурил я и без того узкие глаза — Не узнал, старого друга?
