Брэм Стокер - Дракула
Пока они беседовали, м-р Моррис пристально смотрел в окно. Затем он тихо встал и вышел из комнаты. После небольшой паузы Ван Хелсинг продолжал:
– А теперь мы должны продумать, как действовать дальше. У нас много фактов, и нужно разработать план кампании. Благодаря Джонатану мы знаем, что из замка в Уитби прибыло пятьдесят ящиков с землей, которые доставлены в Карфакс; мы также знаем, что несколько ящиков потом перевезли. Мне кажется, прежде всего мы должны установить, остались ли другие ящики в доме за стеной, которая граничит с нашим домом.
В эту минуту нас неожиданно прервали. На улице раздался звук револьверного выстрела; окно было разбито пулей, которая, отлетев рикошетом от верха оконного проема, ударилась в противоположную стену комнаты. Боюсь, я в душе труслива, потому что я вскрикнула. Мужчины вскочили на ноги, лорд Годалминг бросился к окну и открыл его. В это время мы услышали с улицы голос м-ра Морриса:
– Простите! Сожалею, что испугал вас. Сейчас я вернусь и объясню, в чем дело.
Через минуту он вошел и сказал:
– Это было очень глупо с моей стороны. Извините, миссис Харкер, боюсь, я вас страшно испугал. Но дело в том, что, пока профессор говорил, прилетела огромная летучая мышь и уселась на подоконник. Под влиянием последних событий я питаю такое отвращение к этим проклятым тварям, что не выношу их вида, и потому я пошел и выстрелил, как поступаю теперь всегда, видя их вечером или ночью. Вы смеялись надо мной по этому поводу, Арт!
– Вы попали в нее? – спросил Ван Хелсинг.
– Не знаю. Думаю, нет, она улетела в лес.
Не сказав больше ни слова, он сел на место, а профессор закончил свой доклад:
– Мы должны выяснить местонахождение каждого ящика и, когда с этим покончим, взять в плен либо убить чудовище в его логове. Или, так сказать, «стерилизовать» землю, чтобы он не мог больше укрыться. Тогда в конце концов мы сможем его отыскать в человеческом образе в период между полуднем и заходом солнца и справиться с ним тогда, когда он слабее всего. Что же касается вас, мадам Мина, нынешняя ночь будет последняя, когда вы участвуете в этом деле. Вы слишком всем нам дороги, чтобы позволить вам подвергаться риску; вы не должны нас больше ни о чем расспрашивать. Мы все расскажем вам в свое время. Мы, мужчины, выносливы, а вы должны быть нашей путеводной звездой и надеждой; чем больше мы будем уверены, что вы вне опасности, которая угрожает нам, тем свободнее станем действовать.
Все мужчины, даже Джонатан, похоже, почувствовали облегчение, но мне показалось, что нехорошо, если они будут подвергаться опасности и, может быть, даже во вред себе заботиться обо мне, ибо потратят часть сил, необходимых для борьбы. Однако они твердо это решили, и, хотя пилюля показалась мне слишком горькой, я ничего не могла возразить – оставалось только принять их рыцарскую заботу.
М-р Моррис прекратил прения:
– Времени терять нельзя, поэтому предлагаю сейчас же хорошенько осмотреть дом. В подобном деле время – все, и от быстроты наших действий, может быть, зависит судьба очередной жертвы.
Сознаюсь, у меня оборвалось сердце, когда настал момент приниматься за дело, но я промолчала, боясь больше всего стать им в тягость, быть помехой в работе, чтобы они не отстранили меня даже от участия в совещаниях.
Итак, они решились направиться к Карфаксу, чтобы пробраться в дом.
Как истинные мужчины, они предложили мне лечь спать, точно женщина может заснуть, когда тому, кого она любит, угрожает опасность! Я лягу и притворюсь спящей, чтобы Джонатан не волновался, когда вернется.
Дневник д-ра Сьюарда
1 октября, 4 дня.
Мы только что собрались выйти из дому, как мне принесли спешное послание от Ренфилда, спрашивавшего, не может ли он меня повидать сейчас же, так как ему надо сообщить нечто чрезвычайно важное. Я поручил посланному передать ему, что в настоящую минуту я очень занят. Служитель добавил:
– Он, по-видимому, необыкновенно нуждается в этом, сэр. Я никогда еще не видел его в таком нетерпении. Не берусь предсказывать, что будет, но полагаю, если вы с ним не повидаетесь, с ним опять сделается один из его страшных припадков.
Я знал, что он не сказал бы такого без оснований, поэтому ответил:
– Хорошо, я сейчас приду, – и попросил остальных подождать несколько минут, так как мне надо навестить пациента.
– Возьмите нас с собой, Джон, – сказал профессор. – Его случай, сужу по описанию в вашем дневнике, сильно заинтересовал меня и к тому же имеет некоторое отношение к нашему случаю. Я очень хотел бы повидать его, особенно тогда, когда его душевное равновесие нарушено.
– Можно нам тоже пойти? – спросили лорд Годалминг и м-р Моррис.
Я кивнул, и мы все вместе проследовали по коридору.
Мы нашли Ренфилда в состоянии возбуждения, но речь его и поведение были гораздо разумнее, чем мне приходилось наблюдать раньше.
Его требование заключалось в том, чтобы я немедленно выпустил его из больницы и отправил домой. Он подкреплял свое требование аргументами, доказывавшими, по его мнению, его полное выздоровление, и обращал внимание на свою полную нормальность.
– Я взываю к вашим друзьям, – добавил он, – может быть, они не откажутся высказать свое мнение, хотя, к слову сказать, вы забыли нас познакомить.
Я был удивлен настолько, что странная претензия безумца, находящегося в сумасшедшем доме, чтобы ему представили посетителей, не поразила меня в ту минуту, и к тому же в его манере держаться было известного рода достоинство, как у человека, привыкшего к обращению с равными, так что я сейчас же представил их друг другу.
– Лорд Годалминг, профессор Ван Хелсинг, м-р Квинси Моррис из Техаса – м-р Ренфилд.
Он пожал всем руки, говоря каждому по очереди:
– Лорд Годалминг, я имел честь быть одно время помощником вашего отца в Виндхеме и чрезвычайно огорчен тем, что, судя по вашему титулу, его уже нет в живых. Все знавшие любили и уважали его; в молодости он изобрел, как я слышал, пунш из рома, он пользуется огромной популярностью в ночь перед дерби[122]. М-р Моррис, вы должны гордиться своим штатом. Признание его Соединенными Штатами является прецедентом, могущим иметь большие последствия, когда полюс и тропики присягнут в верности звездам, то есть национальному американскому флагу. О, как мне выразить свое удовольствие при встрече с профессором Ван Хелсингом? Сэр, я не приношу извинений за то, что не произнес в честь вас приличных случаю слов. Когда человек произвел революцию в области терапии, открыв бесконечную эволюцию в материи мозга, обычные формы обращения неуместны как слишком незначительные. Вас, джентльмены, которые национальностью, наследственностью или врожденными дарованиями предназначены для высокого положения в этом мире, я призываю в свидетели, что я нормален настолько, по крайней мере, насколько нормально большинство людей, пользующихся полной свободой. И я уверен, что вы, д-р Сьюард, гуманный и образованный врач с познаниями в юрисдикции, сочтете своим нравственным долгом обращаться со мною как с человеком, который заслуживает, чтобы просьбу его исполнили…
