Игорь Денисов - Судья
Улыбнулись.
Два года пролетели как день. И год после свадьбы. Брачная эйфория, лучший секс из всех возможных, понимание с полуслова.
А потом…
«Я изменился».
Точилин закурил, усмехаясь.
Маша подняла мокрые глаза.
— Ты изменился. Давно. Твоя работа заслонила все. Да… я ревную тебя. Не к другой бабе — здесь тебя упрекнуть не в чем. К Закону. Ты одержим трупами и логическими цепочками. Нам с Алешей не осталось места в твоей жизни. У тебя раньше совсем другие глаза были. Добрые, мечтательные. А сейчас их будто железом покрыли.
Точилин, с дымящей сигаретой во рту, зааплодировал.
— Прекрасная речь. В чем же проблема? Я занят делом, Машенька. Делом, важность которого я даже не пытаюсь тебе объяснить. Не поймешь.
— Дело! Другие мужики занимаются стоящим делом, а ты говно разгребаешь! Ты воняешь трупами!
Она провела ладонью по лицу.
— Извини. Я не должна так говорить. Просто я устала. Я не могу любить Великого Следователя. Ты очерствел. Между нами пустота. Я не хочу тебя. Мне омерзительны твои прикосновения. Невыносимо лежать в одной постели с каменной статуей. С тобой холодно. Я тепла хочу, Саша.
На миг сердце Точилина — кто бы мог подумать — дрогнуло. «Да, это я сделал с ней».
Он уткнулся в чашку остывшего чая. Она права — и это ничего не меняет. Не должно менять.
Точилин сжал под столом кулаки. «Сука, почему ты завела этот базар именно теперь, когда я в пяти шагах от победы всей жизни?»
Зевая, он встал.
— Пошли спать. Утро вечера мудренее.
Маша с горечью покачала головой.
— Ты — знаешь кто? Кирпичная стена. Бьешься в тебя, бьешься — а толку?
Вздохнув, она отправилась проведать сына.
— Бетонная стена, — пробормотал Точилин. — И никакая другая.
Он коснулся затылком прохладной подушки.
Залился трелью сотовый.
Жена выругалась, переворачиваясь с боку на бок.
Следователь подскочил на кровати, как ванька-встанька.
— Точилин! — гаркнул он в трубку.
Быстров с ходу выложил факты. Следователь изменился в лице.
— Судья? Дети? Сын Королева? ИНВАЛИД НА ВСЮ ЖИЗНЬ? Ждите. Еду.
Маша раздраженно вздохнула.
Точилин оделся за тридцать секунд.
Конечно, насчет «инвалида на всю жизнь» — явное преувеличение. Судья молотком раздробил Вите Королеву коленные чашечки, но отец свез сына в Германию. Сделали тефлоновые коленки, и через полгода Витя ходил. С костылем. Он хромал, он уже не бегал и не прыгал. Но нрав его остался прежним. И даже усугубился.
Людей Витя теперь не трогал.
Теперь он мучил только животных.
Родители забрали Диму из больницы, некоторое время он сидел дома, отходя от шока.
Через неделю их вызовут в суд, чтобы лишить родительских прав. Мальчика отдадут бабушке.
Его отец сопьется через год, мать «утонет в стакане» еще через полгода.
Глава 31. Прошлое и будущее
Баринов сидел за столом в своем кабинете. Напротив господин Бубнов прихлебывал кофе из чашки. Чай заварил сам Баринов — Иру он отпустил пораньше.
Валерий Георгиевич повернул голову. За стеклом колыхался на ветру снежный занавес.
— Дела.
Бубнов поднял холодные голубые глаза. Рука с чашкой остановилась у губ.
— Аномалия.
— М-да. Скоро на потолке спать будем.
Бубнов закашлялся. Рука с чашкой затряслась, кофе плеснуло на стол и дорогие брюки.
Баринов угодливо подал полотенце. Бубнов отмахнулся. Достал пузырек, высыпал на ладонь две таблетки. Запил кофе.
Тронув запястье, принялся вытирать стол, и лишь затем — брюки.
«Интересно, кто ему брюки гладит? Жена-то… М-да. Чем ее? Кочергой? Дела, дела. Кочергу жалко. Пришлось выбросить. Марину в реку, и орудие убийства — туда же, десять километров вниз по течению. Жалко. Крепкая, наверное, была кочерга».
Сергей Петрович расстегнул ворот рубашки, откинулся в кресле.
— В мире, где мужики женихаются с мужиками, не такое уж чудо — снег в июне.
Баринов сунул в рот «Мальборо», поднес зажигалку.
— В новостях говорили — нонсенс. Атмосферный фронт локального действия. Пришел незнамо откуда. И никуда, сволочь, не уходит. Застрял — ни туда, ни сюда. В Холмах снег, а в Валдае солнышко. Плюс пятнадцать в тени.
Баринов выдохнул дым.
— И что?
— Ну… так ведь не бывает. Сергей Петрович, это не я говорю, синоптики.
— Много они понимают! Нет такого, чего не бывает. Есть то, чего мы не знаем. Или то, чего раньше не было. А теперь есть. Вот тебя, Валерий Георгиевич, раньше не было. А сейчас — сидишь, куришь.
— И хорошо.
— Только пятьдесят лет назад никто не поверил бы, что вот такой будет сидеть, курить. И я…
Взгляд Бубнова затуманился. Рот скривился. Даже как-то набок съехал.
— Я, еще три дня назад, плюнул бы в рожу первому, кто сказал бы: «Бубнов, сегодня вечером ты выгонишь из дому собственного сына. На него падет подозрение в убийстве двух человек, и он будет ползать на коленях, рыдать, умолять тебя не убивать его, как маму, не бить кочергой».
Баринов дернулся. Закашлялся.
Опасно слушать такие откровения. Чертов идиот! С чего опять завел свою волынку?
Сдает старик.
Бубнов потер лоб.
— Я знаю, о чем ты думаешь. Сдает старик. Болтает, чего болтать не надо. Как глупенькая школьница. Я говорю: да, Сергей Петрович Бубнов дал слабину. Знаешь, почему я так открыто признаюсь? Я тебя не боюсь. Никого не боюсь. Ни тебя, ни Точилина, ни Господа Бога. Даже того, кто убил Вадима. Если хочет, пусть приходит за мной.
Баринов потушил сигарету.
— Храбрый ты человек, Петрович.
Тот скривился.
— Храбрый? Нет. Просто я скоро сдохну. Точнее, меня убьют.
Баринов достал платок. Вытер пот со лба.
— Кто убьет?
Бубнов холодно рассмеялся.
— Кто-кто? Ты и убьешь. Не ты сам, конечно. Твои холуи! Игорь или этот… как его… Петя? Вася?
Баринов растекся по креслу киселем.
— Петрович, никогда в жизни!
Бубнов снова рассмеялся.
— Да успокойся. Пошутил старик. Не ты. Болезнь. Одиночество. Если только Он за мной не придет.
Бубнов замолчал, глядя в пустоту. Баринов попробовал дышать. Получается. Он выпрямился в кресле, нахохлившись.
— О ком ты?
— Что за идиотский вопрос! — Сергей Петрович насмешливо посмотрел на партнера. — О человеке, который убил Вадима. Я в последнее время часто Его во сне вижу. Черный, холодный…
Взгляд Бубнова затуманился. Баринов с неловкостью смотрел на него.
Бубнов встрепенулся.
— Я, если хочешь, давно знал, что Он придет. Пора бы Ему прийти. Такие появляются каждые сто лет, на короткий срок, и вновь исчезают. А может, это все один и тот же, только маски у Него разные.
