Адам Нэвилл - Номер 16
Зеркало… Что же он видел в зеркале? Что-то похожее на птицу со сломанным крылом проскакало от угла к углу. Лицо закрывала красная тряпка, это казалось неправильным. Нечто утащило тело прочь, глубоко в зеркальный коридор.
Сет не мог доверять своим воспоминаниям. Он даже не мог понять, что случилось на самом деле, а что привиделось в кошмаре. Нет, этого не может быть. Он уже несколько недель страдает галлюцинациями. Сначала сны, потом этот мальчик. Все — лишь игра больного разума. Вот что происходит, когда слишком долго живешь один. Не спишь, питаешься как попало, плюс депрессия, тревога — и сознание уходит вглубь. Сет так давно сошел с торной тропы, что теперь не мог ее отыскать. Уже слишком поздно.
Сет снова присел. Он закрыл глаза, стиснул зубы и съежился — ему внезапно представилось заострившееся мертвое лицо миссис Рот и вспомнился жуткий намек на существование той, другой, головы в рамах картин зеркальной комнаты. Головы, которая разрывалась на куски, которую обдирали до кости. И краска на полотнах была еще сырая.
Необходимо уехать из Лондона. Выбраться из этой оскверненной, грязной комнаты. Убраться подальше от шестнадцатой квартиры и того, что она с ним сотворила. Прорвать это кольцо блокады из несчастий, агрессии и безразличия, какое постоянно возводит вокруг него город.
Смену Сет отработал, и теперь впереди несколько выходных. Если спросят, он скажет, что просто едет домой навестить мать. Тогда его отсутствие не будет воспринято как доказательство причастности к смерти миссис Рот.
Решив, что в этих рассуждениях есть логика, Сет поднялся на ноги. Неуверенно покачиваясь, видя, как предметы едва ли не распадаются на глазах от недосыпа, Сет выудил из кучи тряпья в углу рюкзак. Он затолкнул в него какую-то грязную одежду, затем схватил пальто, ключи и бумажник, вышел и запер дверь комнаты — свидетеля наваждения, мании, тщеты. Комнаты, в которую он больше никогда не войдет.
Движение на Нью-Норд-роуд никогда не замирает. Сет ждал у края тротуара, часто моргая от тусклого света, из-за которого до сих пор болели глаза. Холодный ветер налетал на него с трех сторон сразу. Пыльный, насыщенный выхлопами воздух клубился у лица.
Наконец-то светофор загорелся зеленым. Сет двинулся дальше по Эссекс-роуд на Ислингтон. Его цель — станция метро «Эйнджел». Затем Кингс-кросс — и домой. Шагая, Сет разом потел и дрожал. Как он и опасался, лихорадка вернулась. Он просто нездоров. Сет еле-еле переставлял ноги, чтобы не сталкиваться с многочисленными прохожими, и ему казалось, будто он стоит на одном месте или даже движется назад.
Небо висело совсем низко. Безутешно серое, оно начиналось всего в нескольких ярдах над крышами самых высоких домов. Напитанное грязными водами, оно отбрасывало коричневый мутный свет на уродливые кирпичные строения и замаранный бетон, поэтому было трудно разглядеть что-либо в нескольких сотнях футов впереди.
А люди! Они походили на последних представителей какой-то пораженной болезнями расы. Пошатывались под чудовищной тяжестью жирных тел, раздраженно проталкивались вперед, пихая друг друга плечами и локтями, чтобы расчистить себе путь на запруженном народом тротуаре. Сет старался не глядеть на окружавшие его лица. Что этот город сделал с ними? От вида здешних обитателей Сета тошнило.
Все они были вымотаны до предела. Некоторые, как и он сам, просто зашли по этой дороге дальше остальных. Не стоило слишком долго задерживать взгляд на тех, кто пострадал сильнее других, чтобы не ускорить собственное падение в затхлые, позабытые углы: нечистые постели, сырые комнаты, похожие на лабиринт бетонные здания, между которыми не растут деревья, где в воздухе стоит неумолчный рев стремительных злобных автомобилей.
Прочь отсюда. Боже мой, хотя бы просто убраться из этого непригодною для жизни места. Из города, нескончаемо распространяющего заразу через страдания обитателей. Именно так мегаполис добывает себе пропитание — вселяя надежду и возбуждая умы. А потом провоцирует срывы и нервные потрясения. Через унижение бедности и тиранию богатства. Через неизбывное ощущение, что ты безнадежно опоздал. Через удушающие навязчивые идеи и сковывающие по рукам и ногам неврозы. Через постоянное чередование отчаяния и эйфории, через убийственные приступы гнева на ближнего. Через мертвые взгляды людей в автобусе; через безмолвное слияние с толпой и тихое унижение метрополитена; через преступления и алкоголь; через тысячи языков, болтающих, чтобы перекричать друг друга. И все это — под белесым солнцем на вечно сером небе. Чтобы обреченные все проглотили и позабыли, кто они такие. Город проклятых. Такой уродливый, такой безумный. Сет ненавидел этот город.
Ужас подгонял его, заставлял шагать все быстрее, хотя он уже задыхался и неприятно потел под рюкзаком. В мутных витринах магазинов и кафе он замечал свое отражение: обтрепанный и сгорбленный, словно нищий со старым вещмешком. Собственное лицо показалось Сету болезненно-бледным — выбеленное страхом, заостренное тревогой, вытянутое страданием. В глазах застыло недоуменное выражение человека, которого пытают бессонницей.
— Боже мой, — шептал Сет в числе других слов, какие бормотал себе под нос, прикидывая маршрут путешествия и повторяя его снова и снова. — Северная городская линия до Кингс-кросс, там купить билет до Бирмингема, сесть на первый же поезд…
Сет сделал привал у стеклянного фасада строительного общества, прежде чем отважиться на последний марш-бросок до станции «Эйнджел». Он стоял рядом с перекрестком, и воздух был совсем неправильным. Создавалось ощущение, будто чья-то рука упирается ему в грудь и толкает назад, а ноги немеют и идут мурашками. И тут в сознание хлынул поток видений, возникавших и пропадавших быстрее ударов сердца. Они были повсюду, эти проклятые.
Двое бродяг на скамейке велели Сету валить подальше. Они напивались, чтобы отвлечься от своих собственных галлюцинаций.
Это место в состоянии видеть только сумасшедшие. Однако безумцы настолько переполнены им, что могут лишь стоять и смотреть либо болтаться по улицам и бормотать, словно забытые пророки или свергнутые короли.
— Ты распоследняя тварь, — сообщил Сет тротуару, подставившему ему ножку.
— Ты сучий потрох, мать твою, — обругал он машину, прежде чем плюнуть ей вслед.
— Мешок дерьма, чтоб тебя… — бросил он станции метро, когда выяснил, что она закрыта по техническим причинам.
Сет молил, чтобы ему достало сил взять молоток и разнести этот город по кирпичику.
Придется идти дальше пешком. Топать по Пентонвилль-роуд прямо до вокзала Кингс-кросс. Ярость погоняла его. Он скрежетал зубами. Он не отступит. Ни перед неровной мостовой, ни перед неменяющимся освещением, ни перед нежданными дорожными работами, из-за которых пришлось сделать большой крюк, ни перед желтыми лицами, вопросительно взирающими на него, с их пергаментными ртами, шевелящимися в темных окнах подвальных этажей. Вон там что-то похожее на краба с тоненькими ножками стремительно метнулось в пыльные заросли бирючины. Сет закрыл глаза от отвращения.
