Эндрю Клейвен - По ту сторону смерти
Но нет. Все не так просто. Это место. Руины аббатства. Старое кладбище. Старинное поместье. Англия. Какое он имеет к этому отношение? При чем здесь он? Сын актера. Человек с золотого калифорнийского побережья. Шторм кожей чувствовал: он здесь лишний. Эти люди отторгали его. Они хотели, чтобы он исчез. Когда-то, давным-давно, они убивали таких, как он. Несносных, вездесущих евреев. Запирали в часовне и поджаривали на огне. «Так вам, вашу мать! Ур-р-а-а-а!» Нет, определенно, в этой стране ему не место.
Но если так — если он чужой здесь, — то где же он свой? И кто он такой, черт побери?
Шторм досадливо фыркнул. Эти вопросы явно запоздали.
Над головой полыхнула молния. Прокатился раскат грома.
Клубились черные тучи, в траве шуршал ветер. Шторм с грустью смотрел на безмолвные могильные камни.
Так кто же он наконец? Кто дал ему право явиться сюда и терзать Софию расспросами о прошлом? Он сам — ради собственных корыстных устремлений — сделал ее несчастной, заставил страдать. Он не нужен ей. Он для нее чужой, как чужой для этой страны. Он превратил ее жизнь в ад, уговаривая сделать то, что противно ее природе. Потому что и сам он противен ее природе. Потому что не принадлежал к тому миру, в котором она живет.
Он не смог ей помочь. Потерпел полный крах. Он готов был пожертвовать жизнью, чтобы стать героем в ее глазах, — и потерпел крах.
Шторм остановился перед старым склепом. Это было обветшавшее строение с облупившимися пилястрами и ржавой дверью, в которой зияла дыра. Шторм покачал головой.
Чей призрак?
Твой призрак, дружище.
Более страшной истории он никогда не слышал.
Начинался дождь. Первая, крупная, капля упала ему на щеку. Шторм посмотрел на небо. Казалось, вытяни руку и она упрется в клубящиеся облака. Еще одна капля, еще. Он слышал, как они стучат по каменным надгробиям. Тук-тук. Тук-тук.
Шторм криво усмехнулся. Тук-тук, тук-тук. «Все правильно. Твое время кончается, парень».
Внезапно ухмылка слетела с его лица. Он снова посмотрел на склеп. Пристально вгляделся в отверстие — рваный полумесяц на железной двери. Казалось, дверь ведет в никуда, в бесконечную пустоту. Шторм посмотрел на поместье, на то крыло, которое не закрывала буковая аллея.
Для меня не было секретом, что в католических аббатствах и в соседних с ними домах… часто устраивались потайные убежища… Обычно такие убежища соединялись с аббатством подземными ходами…
Он прекрасно помнил рассказ Софии: о странном ночном звуке, о том, как она увидела отца, окровавленный нож, тело ее матери. Уже тогда, когда она рассказывала ему о своих детских воспоминаниях, Шторму показалось, что в ее истории чего-то недостает. Что-то упущено. И только теперь, стоя здесь под дождем, он понял, что именно.
Ветер усиливался, дождь лил косыми струями. Громовые раскаты звучали все ближе и ближе.
Ричард Шторм поднял воротник пальто и пустился в обратный путь.
11
Когда София подошла к крыльцу, отец уже ушел, оставив дверь открытой. Она вошла, закрыла за собой дверь:
— Папа?
— Я в гостиной, — раздалось в ответ.
София в нерешительности застыла у лестницы.
— Все правильно, — тихо сказала она и развела руками, словно успокаивая себя. Ей нужно было успокоиться. После разговора со Штормом она была взвинчена, сбита с толку и испытывала те чувства, которые ее всегда раздражали. — Все правильно, — повторила она.
Она сняла пальто, повесила его на крючок возле двери. Одернула джемпер, словно желая унять нервную дрожь. Миновала коридор, прошла столовую и остановилась у двери в гостиную. Ей хотелось придать своему лицу выражение сдержанной иронии.
В гостиной царил полумрак. Стены были увешаны пейзажами в темных тонах, на окнах — тяжелые, темно-зеленые шторы. Сэр Майкл стоял у окна, обращенного к развалинам аббатства. София увидела, как у него за спиной за стеклом полыхнула молния. Прогремел гром.
— Входи, София, — сказал сэр Майкл. — Нам надо поговорить.
София колебалась. Она вдруг поймала себя на том, что боится собственного отца. Пытаясь прогнать эту вздорную мысль, она медленно вошла в комнату.
Большая часть мебели — диван, стол и кресла — стояла около камина. София обогнула диван и остановилась, положив руку на резную спинку. Она почти сознательно соблюдала дистанцию, между ней и отцом оставалась небольшая площадка, занятая персидским ковром. Слева, на стене, висел унылый пейзаж: окутанные туманом прибрежные утесы.
— Что такое? — спросила она, не в силах заставить себя поднять голову.
Взгляд ее скользнул за окно. Вдалеке, у стены аббатства, маячила одинокая фигура Шторма. Он бродил среди покосившихся надгробий. Ветер развевал полы его пальто, трепал волосы. Софии вдруг захотелось, чтобы Шторм оказался здесь, рядом с ней. Что он хотел сказать? Почему у нее так тревожно на душе? Она ненавидела себя такую.
Сэр Майкл шагнул ей навстречу, и она машинально стиснула пальцы на спинке дивана. Отец казался непривычно высоким, он словно нависал над нею. Глаза его, ставшие вдруг чужими, излучали глухую, неведомую опасность. Он словно был живым воплощением бушевавшей за окном стихии.
— Зачем ты привезла его сюда?
София молчала. Она просто не знала, что отвечать.
— Мне не нравится этот человек, — продолжал сэр Майкл. — Я ему не доверяю. Зачем он здесь?
— Не доверяешь?.. — растерянно пробормотала София. Она никак не могла собраться с мыслями. Но почему ей так страшно? Чего она испугалась?
— Неужели ты ни разу не задавалась вопросом: зачем он ошивается вокруг тебя?
— А тебе не приходило в голову, что?.. — пролепетала София странным, чужим голосом.
— Что ты хотела сказать? Продолжай.
— …что он, как ты выражаешься, ошивается вокруг, потому что я ему нравлюсь. Что это едва ли имеет какое-то отношение к тебе и твоим… одним словом, к тебе.
Сэр Майкл презрительно фыркнул. У него за спиной снова полыхнула молния. От последовавшего громового раската задрожали стекла.
— Нет, я серьезно, — робко продолжала София. — Я просто не понимаю, в чем здесь проблема…
— София, ради Бога, ты же не ребенок.
— Я что, должна спрашивать твоего согласия, выбирая себе друзей?
Сэр Майкл сделал еще один шаг ей навстречу. Таким София его еще не видела.
— Если речь идет о таких друзьях — да, — сказал он. — Вокруг полно достойных мужчин.
София вдруг почувствовала себя крохотной и ничтожной. У нее задрожали колени, ноги стали ватными.
