Дороти Мэкардл - Тайна «Утеса»
— Может быть, спустимся ненадолго вниз? — предложил Макс, но Памела покачала головой:
— Мне уже лучше, а надо еще задать самый главный вопрос.
Она вернулась к столу и положила пальцы на стакан. Никто не успел к ней присоединиться, а стакан уже задвигался взад-вперед между буквами «Л» и «О».
— Опять «ЛОЛО», — сказал Ингрем.
Стакан продолжал кружить по столу, хотя его касалась одна Памела, он расшвырял все карты, скакнул к краю стола и покатился по полу.
Памелу трясло. Мы вышли из мастерской, и Макс увел ее вниз, в гостиную.
— Жуткий холод, — пожаловался он.
Ингрем улыбнулся:
— Меня этот холод крайне занимает.
Он опять ушел к себе в спальню и вернулся с аккуратной коробкой, в которой лежал термограф. Ингрем положил его на стул посреди мастерской, и мы, слава Богу, покинули эту комнату и поспешили к Максу и Памеле, которые грели над огнем в камине шоколад в кастрюльке.
Макс пришел в себя быстрее всех. Он отправился на кухню, принес поднос с чашками, разлил в них шоколад, а сверху положил взбитые сливки. Ингрем, погруженный в раздумье, рассеянно отхлебывал из своей чашки. Памела, откинувшись в глубоком кресле, постепенно приобретала свой обычный вид. Она была довольна сеансом.
— Мы и ждать не могли таких блестящих результатов, правда? — воскликнула она.
— Да, я никак не ожидал ничего подобного, — с благодарностью обратился к Ингрему и я.
Тот покачал головой:
— Не уверен, что это можно считать удачей.
Лицо Макса разочарованно вытянулось.
— Но ведь все совпадает с тем, что здесь творится, — сказал он.
— Да, это я вижу, — ответил Ингрем. Он повернулся к Памеле. — По-моему, вы могли предугадать едва ли не каждое слово призрака, не правда ли? — Голос его звучал сухо, почти саркастически. Памела ответила ему недоуменным взглядом:
— Но ведь все прошло хорошо, почему вы недовольны?
— Слишком хорошо.
Умерив наши восторги, мы ждали, что нам объяснит Ингрем.
— Скажите, — продолжал он, — вы много говорили и думали об этих женщинах, о Мери и Кармел?
Я сознался, что уже давно только о них и думаем.
— И вы настроены против Кармел?
— Да, пожалуй, — ответил я, но, к моему удивлению, Памела заявила:
— А я нет. Одно время была предубеждена, а теперь думаю по-другому.
— С каких это пор? Почему? — строго спросил я.
Она вздохнула:
— В том-то и дело, что непонятно почему. Вся беда в этом. Меня раздирают самые противоречивые чувства, я не могу в них разобраться.
Ингрем вручил мне свои записи.
— Просмотрите, пожалуйста! И скажите, есть ли здесь хоть одно слово, хоть одна буква, которые явились бы для вас неожиданностью?
Меня раздражал его скепсис, хотя в принципе я одобрял такой подход.
— Разумеется, — ответил я, не задумываясь. — Что это за «ЛОЛО»? Мне это совершенно непонятно.
— Да, это, по-видимому, единственное исключение. Но имя «Стелла» вам, очевидно, что-то говорит?
Говорит ли мне что-нибудь это имя! Вопрос застиг меня врасплох. Он поразил меня в самое сердце. Я чуть не свалял дурака, но вовремя опомнился и холодно согласился:
— Да, конечно. Стелла, как мне представляется, та, из-за кого идет сражение.
— Вот именно. Ну а еще чего вы не ожидали?
Я чувствовал себя так, будто нахожусь в суде и меня уличают в подлоге.
— Слова «охраняю», я ждал слова «защищаю».
— А ведь стакан остановился возле буквы «О» какого слова вы могли ждать, вернее, ждали?
Тут вмешался Макс.
— Мне показалось, что дальше последует слово «объясняю».
— Нет, — признался я — Я ждал «охраняю».
— И я тоже, — присоединилась ко мне Памела.
Кивнув, словно следователь, удовлетворенный результатами допроса, Ингрем сказал мне:
— Вот видите!
— Неужели это значит, что ничему из полученных на сеансе сведений верить нельзя?
Памела сокрушенно вздохнула:
— Не может быть!
— Нет, нет! — сочувственно ответил Ингрем, снова обретая свой обычный облик простого смертного. — Я хотел только подчеркнуть, что эти слова нельзя слепо принимать на веру и рассматривать как свидетельства.
— А холод вас тоже ни в чем не убедил?
— Только в одном — в мастерской обитают призраки.
— Ах так! А уверенности, что с одним из них мы разговаривали, у вас нет?
— В этом как раз я уверен. С моей точки зрения, самым интересным в нашем сеансе было повторение слова «ЛОЛО», а также то, что творилось со стаканом, когда карты разлетелись во все стороны Вот в этом случае, как мне кажется, призрак и проявил себя.
— А все остальное, по-вашему, было результатом самовнушения? — Я не мог скрыть разочарования.
Ингрему, видимо, было неприятно огорчать нас.
— Да нет, я этого не утверждаю. Я только прошу вас учитывать такую возможность.
Я вспомнил, что мы дважды брались за стакан в отсутствие Памелы, и оба раза он не двигался, но стоило ей приложить к нему пальцы, как он начинал бушевать.
— Это ты во всем виновата, — сказал я сестре. — Ставлю тебе на вид — твое подсознание плутует.
— Или восприимчивость обострена, — поправил меня Ингрем.
Памела оставалась серьезной:
— Боюсь, что так и есть. Я склонна «выдумывать», как выражается Лиззи. Наверно, лучше вам попробовать без меня. Только я бы хотела понаблюдать.
Ингрем поколебался, но потом нерешительно сказал:
— Телепатия обладает такими могучими возможностями…
— Понятно, — улыбнулась Памела. — Ну хорошо, я останусь здесь и допью шоколад, но вы уж, пожалуйста, недолго.
— Какая победа чревоугодия над любознательностью! — воскликнул я.
Ингрем улыбнулся, улыбка у него была славная — дружеская и ироничная.
— Нет, напротив, это — свидетельство подлинной научной объективности, — поправил он меня.
В мастерской стало гораздо холоднее, кривая температуры резко пошла вниз. Огонь в камине догорел. Мы с трудом заставили себя просидеть за столом пять минут, которые тянулись, как нам показалось, по меньшей мере полчаса. Но стакан и не думал шевелиться.
Макс сказал:
— Похоже, без Памелы не обойтись. И мы убрали пальцы.
— Да, — согласился Ингрем, вид у него стал озабоченный. — Хотя я подозреваю, — медленно продолжал он, когда мы спускались с лестницы, — что сегодня ей вообще больше не следует участвовать в сеансе.
— Вы считаете, что на движение стакана влияет ее подсознание? И боитесь этого вмешательства?
— Нет, — ответил он. — Скорей наоборот, я боюсь, как воспримет ваша сестра, если стакан не будет двигаться, то есть ее вмешательство не проявится.
