Стивен Кинг - Безнадега
— Мы прибыли.
Он наклонился, и Мэри увидела, как старик что-то поднял с земли, вроде бы ящик. Биллингсли поставил этот ящик на другой, залез на них, оказавшись на одном уровне с окном, то ли с матовым, то ли с закрашенным белой краской стеклом, вытянул руки, взялся за раму снизу и толкнул ее вверх. Окно поднялось.
— Это женский туалет. Будьте осторожны. Подоконник высоко.
И Биллингсли нырнул в окно. Дэвид — за ним, потом Ральф. Маринвилл чуть не упал, карабкаясь на ящики. Он действительно ничего не видит в темноте, подумала Мэри и сказала себе, что никогда не сядет в машину, если Маринвилл будет за рулем. Или на мотоцикл. Неужели он действительно хотел пересечь страну на мотоцикле? Если так, Бог любит его куда больше, чем когда-либо могла бы полюбить она.
Мэри схватила Джонни сзади за ремень, помогая удержаться на ногах.
— Благодарю. — Вот тут в его голосе действительно послышалось смирение. Тяжело дыша, Джонни полез в окно, седые волосы падали ему на лицо.
Мэри быстренько огляделась, и внезапно ей послышались голоса.
Разве ты не видел?
Не видел что?
На том знаке ограничения скорости.
И что там?
Дохлая кошка.
Теперь, стоя на ящике, она подумала: Люди, которые говорили это, на самом деле призраки, потому что они мертвы. Я — точно так же, как и он. Несомненно, Мэри Джексон, которая отправлялась в эту поездку, канула в Лету. И та женщина, что сейчас стоит позади заброшенного кинотеатра, — совсем другой человек.
Она передала в окно ружье и фонарь, а когда чьи-то руки забрали и то, и другое, легко нырнула в окно и соскользнула с подоконника на пол женского туалета.
Ральф помог ей спуститься. Дэвид включил фонарик, прикрывая его сверху рукой. Мэри сморщила носик: в туалете воняло сыростью и перегаром. В углу стояла коробка с пустыми бутылками, а в одной из кабинок — два пластиковых ящика, доверху заполненных банками из-под пива. Тут Мэри почувствовала, что неплохо бы облегчиться, пусть даже в такой вони. Да и есть хочется. А что тут удивительного? Последний раз она ела Бог знает когда. Наверняка с той поры прошло больше восьми часов. Тут ее кольнула совесть: как она может испытывать голод, если Питер уже никогда больше не сможет поесть. Но Мэри полагала, что совладает с чувством вины. Все равно деваться-то некуда, организм требует свое.
— Святое дерьмо. — Маринвилл достал из кармана рубашки фонарь и осветил ящики с банками. — Вот, значит, где вы веселитесь, Томас.
— Мы все убираем каждый месяц, — оправдывался Биллингсли. — Не то что те подростки, которые бесились наверху, пока прошлой зимой не рухнула пожарная лестница. Мы не отливаем по углам и не жалуем наркотики.
Маринвилл направил фонарь на коробку с бутылками.
— Если б вы добавили к спиртному наркотики, то тут бы и остались.
— А где вы отливаете, простите за бестактный вопрос? — обратилась к ветеринару Мэри. — Я вот чувствую, что самое время облегчиться.
— В мужском туалете есть переносное судно, какими пользуются в больницах. Его мы тоже держим в чистоте. — Старик виновато посмотрел на Маринвилла. Мэри показалось, что тот уже готов пустить какую-нибудь шпильку. Похоже, это понимал и Биллингсли. Таким, как Маринвилл, необходимо иметь объект для насмешек, а ветеринар по всем параметрам подходил на эту роль.
— Джонни, вы позволите мне взять ваш фонарь? — спросила она и протянула руку.
Джонни замялся, потом отдал фонарь. Мэри поблагодарила его и направилась к двери.
— Что… красота! — Тихий голос Дэвида остановил ее.
Мальчик направил фонарь на ту часть стены, где еще остался кафель. Именно там кто-то нарисовал разноцветными маркерами великолепную рыбину. Из тех полумифических чудовищ, какими иногда украшали очень старые морские карты. Только в рыбине, что плавала на стене женского туалета в заброшенном кинотеатре, не было ничего страшного. Синие глаза а-ля Бетти Буб[50], красные жабры, желтый спинной плавник. Рыба казалась чудом в этом мрачном, пропахшем перегаром сортире. Одна плитка, к сожалению, отвалилась, прихватив с собой нижнюю половину роскошного хвоста.
— Мистер Биллингсли, это вы…
— Да, сынок, да. — В голосе старика слышались извиняющиеся нотки и раздражение. — Нарисовал я. — Ветеринар посмотрел на Маринвилла. — Скорее всего уже крепко набравшись.
Мэри замерла у двери, ожидая ответа Маринвилла. И он ее таки удивил.
— Я, кстати, тоже нарисовал немало пьяных рыб. Словами, а не фломастерами, но принципиального значения это не имеет. Но почему здесь? Почему здесь, а не где-то еще?
— Потому что здесь мне нравится, — с достоинством ответил Биллингсли. — Особенно после того, как молодежь нашла себе другое место для забав. Не то чтобы они нам мешали, эти ребятишки предпочитали резвиться на балконе. Наверное, вам дико это слышать, но, честно говоря, ваше мнение меня особо и не интересует. Именно сюда я приходил со своими друзьями после того, как оставил работу и вышел из состава городского совета. Я с нетерпением ждал тех ночей, что мы проводили здесь. Это старый, заброшенный кинотеатр, тут полно крыс, сиденья покрыла плесень. Ну и что такого? Это наше дело. Исключительно наше, и ничье больше. Только теперь, я думаю, все они мертвы. Дик Онсло, Том Кинкайд, Кэш Ланкастер. Мои давние друзья. — Биллингсли так горестно вскрикнул, что Мэри аж подпрыгнула от неожиданности.
— Мистер Биллингсли, — вновь обратился к старику Дэвид. Тот повернулся к мальчику. — Вы думаете, он убил всех в городе?
— Бред какой-то! — воскликнул Маринвилл.
Ральф дернул его за руку, словно за шнур в автобусе, ведущий к звонку у водительского сиденья.
— Тихо.
Биллингсли все смотрел на Дэвида, разглаживая тяжелые мешки под глазами длинными скрюченными пальцами.
— Я думаю, да. — Тут он бросил быстрый взгляд на Маринвилла. — Во всяком случае, он попытался убить всех.
— А сколько человек здесь проживало? — спросил Ральф.
— В Безнадеге? Сто девяносто, а может, и двести. К этому надо еще прибавить пятьдесят-шестьдесят новичков, которые только начали прибывать. Хотя трудно сказать, кто из них находился здесь, а кто на шахте.
— Шахте? — переспросила Мэри.
— Китайской шахте. Той, что хотят запустить вновь, чтобы добывать медь.
— Только не говорите мне, что один человек, пусть даже такой здоровяк, прошелся по городу и убил двести человек. Простите меня, но в это я поверить не могу. Я, конечно, верю в американскую предприимчивость, но это уже перебор.
