Александр Матюхин - 13 маньяков
– А мне кажется, ты чересчур подозрителен, Жорж, – покачал головой Федор Ипполитович. – Не все вокруг склонны связывать события в цепочки так, как это делаешь ты.
– Не все. Но грамотный дипломат просто обязан это делать.
– Грамотного дипломата не поставят консулом в Монголию…
– Ой ли? Впрочем, пусть его. Оставим этот спор до лучших времен. Что значит это твое «Палден Лхамо»?
– Великая хозяйка жизни. Так же, как и Бегдзе, она одна из докшитов, гневных божеств. По легендам, она была супругой Ямы – повелителя подземного мира, или Махакалы, Великого Черного. Оба они – также докшиты.
– Я предполагал нечто подобное, – кивнул Георгий Филимонович. – Все, довольно. Если я еще хоть пару минут проведу на ногах, рядом с комнатой, насквозь пропитанной трупным запахом, то у господина Дашевича прибавится еще один пациент. Пойдем, Федор. Горячий чай, а лучше – сытный обед окажет на ход наших размышлений самое благотворное влияние.
Меню в российском консульстве не отличалось особенным разнообразием. Этот существенный изъян восполняла добросовестность поваров, которые не жалели ни мяса, ни масла, ни приправ, компенсируя простоту сытностью.
– В купеческих домах кормят куда как получше, – заметил Щербатской. – Только вот купцам до таких, как мы, дела не много: говорить им с нами решительно не о чем, в гости зовут редко, а если и зовут, то обязательно с корыстной целью какой-то.
– Ничего, – Жданова простота блюд, похоже, нисколько не волновала, – можно и без купеческих разносолов неплохо жить. Не хлебом единым, как в Писании сказано.
Сытость принесла умиротворение, успокоив мятущиеся мысли и настроив друзей на философский лад. Из-за окон раздавался металлический перезвон – какая-то монашеская процессия следовала из храма в храм, сопровождая свой путь звоном ритуальных бубенцов, колокольцев и металлических полос. К этим нестройным, для русского, звукам примешивались протяжные песнопения монахов, казалось, состоящие из одного бесконечного слова, тянущегося, словно дым от костра в вечернем небе.
На столе пофыркивал, сверкая начищенной медью, пузатый самовар. Разлив чай по чашкам, ученые наблюдали, как поднимается над коричневой гладью чая густой, ароматный пар.
– Вот ведь какая штука, – начал Жданов после недолгого молчания, – выходит, что обоих слуг убили не просто так.
– Само собой, – с некоторым удивлением согласился Федор Ипполитович. – Убили их, дабы добраться до хозяев…
– Не скажи. Чтобы подбросить Рабданову заразную вещь, убивать Агафона было совершенно необязательно. Да еще так, чтобы сразу ясно было, что всякий русский в Урге – вне подозрений. Жаль, что Дашевич не может достоверно сказать, когда Рабданов заразился, – не сравнишь со временем смерти Сурядова.
– Полагаешь, что да-лама убил Агафона до того, как заразился Рабданов?
– Не убил, – возразил Жданов, – а связал и искалечил. Смерть наступила позже. А ты, я гляжу, все же укрепился в мысли, что наш преступник – тибетец?
Щербатской пожал плчами:
– Надо же его как-то называть? Да-лама, на мой вкус, вполне подходящее имя.
– Хорошо, пусть будет да-лама, – не стал возражать Жданов. – Расскажи-ка мне лучше про этих докшитов.
– Изволь. Не только расскажу, но и покажу. В Бурятии я приобрел несколько танок – так называются ламаистские иконы, написанные на ткани. Помнится, среди них есть и божества, которые тебя интересуют. Обожди немного.
Щербатской встал и вышел в соседнюю комнату, служившую ему рабочим кабинетом. Вскорости он вернулся, держа в руках широкий альбом, который положил на столе перед товарищем. Внутри альбома оказались переложенные калькой и приколотые тонкими булавками на толстый картон шелковые картины. Их отличали яркие краски и множество мелких деталей, хотя композиция почти всегда была одинаковой: основная фигура в центре и несколько малых – вокруг, как правило, сверху и снизу. Остановившись на одном из изображений, Щербатской произнес:
– Это – Бегдзе или, как его называют в Тибете, Джамсаран.
Картина изображала мужское божество в доспехах, объятое языками пламени и клубами дыма. Лицо бога было искажено гневом, три глаза излучали ненависть, а оскаленный рот украшали острые клыки. Шлем был украшен бусами из человеческих черепов, а пояс заменяла низка из отрубленных голов. Ногами бог попирал человека и зеленую лошадь. Воздетая для удара правая рука сжимала клинок с рукоятью в виде скорпиона, а в левой бог сжимал легкие и сердце, изображенные с поразительной анатомической точностью.
– Суров, – уважительно поджав нижнюю губу, констатировал Жданов.
Федор Ипполитович кивнул:
– Как и всякий докшит. Не зря слово это означает «ужасный палач». – Пролистав еще несколько страниц, он указал на открывшееся изображение: – Лхамо.
Стиль изображения был сходен с предыдущим, за исключением того, что в центральной фигуре угадывались женские черты, и изображена она была верхом на коне. Лицо ее, также с тремя глазами, выражало сильный гнев, а из оскаленной пасти торчало человеческое тело. Фигуру окутывало серое пламя, а под ногами коня была красная вода – кровь, видимо. В поднятой руке богиня сжимала дубину, а к седлу были приторочены гадательные кости и странный мешок.
– Что это? – спросил Жданов, указав на заинтересовавшую его деталь.
Федор Ипполитович присмотрелся.
– Один из неотъемлемых атрибутов богини – мешок с болезнями, – пояснил он, а затем принялся листать дальше. – Черный Махакала. Весьма сложный для европейского разума бог, поскольку имеет семьдесят пять обличий. Легенды чаще всего называют его демоном, усмиренным буддами и поставленным на службу дхарме. Но есть и другая легенда, отголоски которой можно различить на картине. Видишь, вокруг Махакалы шесть малых фигур, объятых серых огнем?
Жданов кивнул. Сам Махакала, шестирукое божество, украшенное, как и предыдущие докшиты, черепами, оружием и частями тел, был изображен в ореоле красного огня.
– Легенда гласит, что Авалокитешвара, Великий Милосердный, проведя семь лет в печали, решил принять гневный облик, и тогда из его сердца возник синий слог ХУМ, который и стал Махакалой. Тут же произошло шесть землетрясений. Амитабха и бесчисленные будды в один голос воскликнули, что у Махакалы достаточно силы, чтобы исполнить все желания, если желающий праведен и честен. Шесть фигур на картине символизируют эти шесть землетрясений.
Щербатской отодвинулся от альбома, помассировав пальцами уголки глаз у переносицы. Видно было, что он сам увлекся этим рассказом и несколько смущен тем фактом, что может рассказать так мало.
– Также к докшитам относят Яму, которого монголы зовут Эрлик, Пекхара, также называемого Белый Брахма, Экаджати, Голубую Тару, а еще Куберу и Вайшаравану, хотя последних можно считать исключениями из общего ряда, поскольку эти боги обычно предстают в доброй ипостаси.
![Айзек Азимов - Робот, который видел сны [Сны роботов]](/uploads/posts/books/56487/56487.jpg)
