Джим Батчер - Барабаны зомби
Видит Бог, она была прекрасна. И не только физической красотой или чувственностью. Она буквально светилась пульсирующей, горячей жизнью, энергией, которой хватило бы, чтобы зажечь звезду. Улыбка ее вызывала те же эмоции, что и восход солнца или касание первого весеннего ветерка. От нее хотелось засмеяться, и побежать, и прыгать вокруг нее, как в солнечные дни детства, которого я почти не помню.
Но я не тронулся с места. Красота может быть и опасна. Огонь тоже прекрасен, но он, если обращаться с ним неосторожно, может обжечь, а может и убить. Я смотрел на ее красоту, и ощущал исходящее от нее тепло, и сдерживался, чтобы не тянуться к ней.
— Я не очарователен, — сказал я. – Я такой, какой есть. Я далек от идеала, но это я. Я не заключаю с тобой никаких сделок.
Ласкиэль с задумчивым выражением кивнула.
— Ты часто погорал, заключая сделки в прошлом, и ты не желаешь повторить этого еще раз. Ты боишься договариваться со мной или со мной подобными – и у тебя есть на то основания. Я сомневаюсь, питала ли бы я и дальше уважение к тебе, прими ты мое предложение ценой потери лица – при том, что я делаю его искренне.
— Ха. И как это меня не сокрушило под весом твоего уважения.
Она от души рассмеялась.
— Я восхищена твоей волей. Я и сама упрямое создание, и мне кажется, наш союз мог бы выйти крепким, если со временем до этого все-таки дойдет.
— Этого не случится, — отрезал я. – Я хочу, чтобы ты ушла.
— Устал от моего общества?
— Типа того.
Она склонила голову.
— Как тебе угодно, мой хозяин. Но я желаю, чтобы ты хотя бы обдумал мое предложение. Если ты захочешь побеседовать со мной еще раз, тебе достаточно просто позвать меня по имени.
— Не позову, — заверил я ее.
— Как тебе угодно, — сказала она.
А потом она ушла, и в пещере сразу стало темно и одиноко. Я перевел дух и вернулся к своим обычным, одиноким снам.
Я слишком устал, чтобы помнить, была ли хоть в одном из них горячая ванна.
Глава двадцать шестая
Я спал крепко и проснулся, когда солнце давно уже встало. Я услышал незнакомые голоса и, прислушавшись, понял по интонациям и звучанию, что это говорит радио. Я встал и обтерся мокрым полотенцем в ванной. Конечно, это было не так приятно, как горячая ванна, и даже не так, как душ, но мне ужасно лень было совать свою больную ногу в пластиковый мешок для мусора и туго перетягивать его веревкой или пластырем, чтобы не намочить бинты.
Одежды своей я не нашел, поэтому вывалился из спальни босиком и в мятых штанах. Большую часть штанины у меня срезали накануне в больнице, а остаток растрепался рваной бахромой. У зеркала в коридоре я задержался и полюбовался на свое отражение.
Я выглядел шуткой. Неудачной шуткой.
— …загадочное отключение электроэнергии продолжается, — говорил диктор. – Собственно, трудно предсказать, как долго еще мы сможем продолжать передачу, как невозможно определить, сколько людей ее сейчас слышат. Аккумуляторы работают ненадежно, аварийные дизель-генераторы в городе по непонятной причине выходят из строя, да и остальные двигатели внутреннего сгорания, включая автомобильные, ведут себя непредсказуемо. Телефонная сеть работает с перебоями, а сотовые телефоны фактически бесполезны. Аэропорт О’Хара, как вы, наверное, и сами догадались, полностью закрыт, и это вносит сумятицу в расписание рейсов по всей стране.
Томас стоял на кухне у газовой плиты. Он жарил оладьи и слушал старенький Мёрфин транзисторный приемник, стоявший рядом на тумбочке. Он кивнул мне, приложил палец к губам и выразительно покосился на радио. Я кивнул, скрестил руки на груди и, прислонившись к дверному косяку, принялся слушать продолжение выпуска новостей.
— Официальные власти воздерживаются от комментариев по поводу происходящего, хотя администрация мэра опубликовала заявление, в котором в качестве причины аномальных событий называется повышенная солнечная активность.
Томас фыркнул.
Диктор продолжал болтать.
— Это объяснение не вызывает особого доверия, поскольку в пригородах южнее Джолье все городские сети функционируют нормально. Остальные источники выдвигают самые различные предположения от масштабного розыгрыша на Хэллоуин и до взрыва какого-то электромагнитного устройства, импульс которого нарушил работу городских энергосистем. По последним сообщениям пресс-конференция по этому вопросу назначена на вторую половину дня. Мы будем оставаться в эфире до окончания нынешнего кризиса, чтобы держать вас в курсе собы…
Голос диктора прервался треском атмосферных разрядов. Томас протянул руку и выключил радио.
— Двадцать минут уже слушаю, — сообщил он. – Чистый сигнал шел дай Бог, чтобы пять минут из них.
Я хмыкнул.
— Ты понимаешь, что происходит?
— Возможно, — кивнул я. – Где Баттерс.
Томас мотнул головой в сторону задней двери.
— Пошел прогулять Мыша.
Я сел на табуретку у маленького кухонного стола, чтобы снять вес с больной ноги.
— Сегодня будет еще хлопотнее, — сказал я.
Томас перевернул оладью на сковородке.
— Все те же наследники Кеммлера?
— Угу, — подтвердил я. – И если Мэб права насчет того, что они собираются сделать, кому-то необходимо остановить их до полуночи.
— Почему?
— Потому что после этого я вообще не уверен, что их возможно будет остановить.
Брат кивнул.
— Думаешь, сможешь одолеть их?
— Они бьются друг с другом, — сказал я. – Они больше боятся своего же брата-некроманта, чем меня.
— Гм, — хмыкнул Томас. – Но ты думаешь, ты справишься с ними?
— Нет?
— Тогда то, о чем ты говоришь, чувак, не героизм даже. Это просто самоубийство.
Я покачал головой.
— Мне не обязательно убивать их. Мне нужно только остановить их. Если я сыграю все правильно, мне вообще не нужно будет ни с кем драться.
Томас перевернул другую оладью. Поджаренная сторона вышла идеального, светло-коричневого цвета.
— И как ты собираешься это проделать?
— Для того, чтобы у них выгорели все их игры в бога, им необходимы две вещи, — сказал я. – Эрлкинг и знания «Слова Кеммлера». Если я лишу их и того, и другого, весь бум-тарарам отменяется.
— Ты разгадал эти цифры?
— Нет.
— Тогда… что? Ты собираешься напасть на Эрлкинга, чтобы не дать ему показаться?
Я мотнул головой.
— Из того, что рассказала Мэб, у меня сложилось впечатление, что Эрлкинг выступает в той же весовой категории, что она.
— А она крутая? – спросил Томас.
