Йон Линдквист - Человеческая гавань
Он исчез. Через год маяк был автоматизирован, а домик при маяке отдали орнитологическому обществу, которое занималось наблюдением и охраной местных пернатых.
КоррекцияАнна — Грета только что закончила свой рассказ, когда открылась дверь. Послышались шаги, и Андерс вошел на кухню.
— Я просто хотел сказать, что брал лодку, — сказал он, — Приду к вам завтра, а сейчас очень устал, еле на ногах стою.
Он уже хотел было идти, как Анна — Грета сказала ему:
— Садись. Выпей с нами чашечку кофе.
Андерс постоял в нерешительности, но все же снял куртку и шапку и взял себе стул.
— Где ты был? — спросил Симон.
Анна — Грета протянула ему чашку, и Андерс обхватил ее пальцами, как будто ужасно замерз.
— Я был «а Ховастене.
Анна — Грета положила руку ему на плечо:
— Что случилось?
Андерс судорожно дернул плечом:
— Ничего. Думаю, что я одержим моей собственной дочерью и что она находится где — то там, в море, а чайки охраняют ее.
— Не ты один одержим, — сказала Анна — Грета.
Симон был удивлен, что Анна — Грета открыто говорит о том, что связано с морем. Может быть, она решила, что Андерс все равно все узнает и будет лучше, если они сами ему все расскажут. И Анна — Грета рассказала ему, что случилось с Карлом — Эриком.
— Почему? — спросил Андерс, когда она закончила. — Почему это происходит?
— Я не могу ответить, — сказала Анна — Грета, — но это происходит. И не только с тобой, но и с другими.
Андерс кивнул и посмотрел на дно своей чашки. Его губы слегка шевелились, как будто он читал какой — то текст. Вдруг он поднял глаза и спросил:
— А может быть, что подобные вещи творятся только с недобрыми людьми?
Анна — Грета медленно, как будто взвешивая каждое слово, сказала:
— Ну… пропадали здесь злые люди. Такое случалось. Агрессивные. Эльза Персон, Торгни, Сигрид и так далее.
Андерс переводил взгляд с Анны — Греты на Симона.
— Майя не было злой, — сказал он, взглядом умоляя их о поддержке. Он вскочил со стула и крикнул: — Майя не была злой! Она была ребенком. Она не была злой! Вы меня слышите?
— Андерс, — мягко сказал Симон и попытался взять его за руку, но Андерс вырвался.
— Что вы говорите!
— Мы ничего не говорим, — сказала Анна — Грета, — мы просто…
— Вы ничего не говорите? Да вы только что сказали, что Майя была злой! Но это не так! Это просто смешно — то, что вы говорите!
— Но это говоришь ты, — сказала Анна — Грета.
— Ничего я не говорю! Что за ерунда?
Андерс повернулся и бросился вон из кухни. Входная дверь отворилась и захлопнулась. Симон и Анна — Грета сидели молча.
— В конце концов он это забудет, — сказала Анна — Грета.
— Да, — ответил Симон, — все будет в порядке. По крайней мере, я очень на это надеюсь.
Как это былоАндерс забрел в деревню. Он подошел к Каттюддену, погулял по пляжу, побросал камни на тонкий лед, затем вернулся обратно и долго стоял на пирсе, глядя на Ховастен.
Было уже темно, когда он вернулся в Смекет. На дверях белела записка от Симона, в которой он просил Андерса зайти к Анне — Грете, чтобы они могли поговорить более спокойно. Андерс разорвал ее. Он никуда не собирался идти.
В доме очень холодно, но он не стал зажигать огонь в камине: старики увидели бы дым из трубы и непременно явились. А ему совершенно не хотелось ни о чем говорить.
Он принес в гостиную одеяло, обернулся им и сел за стол, положив перед собой фотографии Ховастена. Сесилия улыбается, Майя смотрит куда — то в сторону.
Гномик, гномик…
О нет!
Андерс зажал уши, как будто стараясь заглушить голос. Нежный голосок дочери, когда она сидела под деревом и пела:
— Я видела, как папа убил гнома…
Да, любой ребенок может так пошутить!
Это была замечательная жизнь… Нам было так хорошо вместе. Я так любил ее…
Дурацкие глупые носки! Я вас ненавижу! Я вас разорву, разорву!
Андерс быстро обернулся, схватил бутылку полынной настойки и сделал глоток. По горлу прошел спазм, и он бегом бросился в туалет. Но когда наклонился над унитазом, он ощутил только привкус кислой отрыжки. Он сел на пол и прислонился спиной к горячей батарее.
Это ведь неправда, что Майя была злой? Да, она легко сердилась, у нее было богатое воображение, но злой она не была!
Андерс откинул голову назад и ударился о батарею. В глазах замелькали красные точки. Он вернулся на кухню и снова взял фотографии. Сесилия своими добрыми глазами смотрела прямо на него. Он решительно схватил телефон и набрал ее номер. Она ответила после второго гудка.
— Привет, это я, — сказал он.
На другом конце провода послышался легкий вздох.
— Андерс, зачем ты звонишь? Что ты от меня хочешь?
Андерс потер голову:
— Сесилия, скажи мне только одну вещь. Пожалуйста. Майя — она ведь не злая?
Сесилия молчала. Андерс ногтями вцепился в кожу головы так, что выступила кровь.
— Они говорят, что злая, — продолжал он, — они утверждают, что она злая. Но ты и я… мы же знаем, что это было не так, да? Правда?
Каждая секунда ее молчания отзывалась болью в его голове. Боль была такой, что ему казалось, будто мозг сейчас взорвется.
— Андерс, — сказала Сесилия, — после того как это случилось, ты стал воспринимать ее по — другому. Она была…
Голос Андерса упал до шепота:
— Что ты говоришь? Она была такой хорошей. Она была такой красивой девочкой…
— Да. Но кроме того…
— Я никогда не думал по — другому. Я всегда думал, что она прекрасна. Все время!
Сесилия откашлялась, и, когда она снова заговорила, ее голос звучал довольно резко.
— Все было не так, Андерс.
— А как? Я всегда считал…
— Это ты теперь говоришь. Ты не мог оставаться с ней один. Ты шутил иногда, что готов отдать ее обратно.
Андерс повесил трубку. За окном было темно. Он дрожал. Он опустился на колени и пополз в ванную. Во рту стоял странный вкус.
— Я никто.
Он произнес эти слова вслух, а затем повторил их снова:
— Я никто.
Ничего хорошего не было в его жизни за последние годы. Но, по крайней мере, ему казалось, что у него есть воспоминания. Воспоминания о его любимой, замечательной семье, прекрасной, доброй, умной дочери.
Но даже этого не было. Ничего больше не было.
Андерс хихикнул. Потом рассмеялся. Потом лег плашмя на живот и начал лизать пол вокруг унитаза. Соль. Он дошел до стульчака.
Затем он поднялся на ноги, глубоко вздохнул несколько раз и сказал еще раз:
— Я никто!
