Багрянец - Нэвилл Адам

– Господи Иисусе… – среди царящего отчаяния это имя звучало более весомо.

За пределами поля зрения Хелен наконец-то прекратились стоны раненого, но другой мужчина все продолжал свою странную вопрошающую речь, и одинокая женщина все плакала. Кто-то выжил – как минимум двое человек. Наверно, полиция их нашла.

Хелен приближалась к звукам человеческих страданий вслед за машиной. Если у нее хватит сил заглянуть в глубины фермы, она поймет, что произошло только что. Хелен должна была увидеть, понять и узнать – ради Линкольна, ради мучительной в своей неизвестности причины, почему трое мужчин пытались утопить ее в море и почему владелица мотеля разделась, окрасилась в красный и стала визжать, как шимпанзе. Потребность знать достигла такой силы, что сводила с ума.

Из центра частной дороги Хелен видела, как из-за деревьев выступили крыши еще нескольких зданий. Во время своего первого визита женщина издалека заметила эти развалины с неровными серыми шиферными крышами. Оттуда выходили мужчины и бесцельно стояли на дороге.

По-видимому, внутри что-то взорвалось – сараи были повреждены, из самого крупного шел дым.

Хелен молча прошла мимо опустевшей полицейской машины, остановившейся напротив зиявшей двери сарая с дымом. Там сидел красный человек и глубокомысленно говорил – то ли сам с собой, то ли с кучей внутренностей у себя на коленях. Все его тело покраснело от крови, вытекшей из туловища, и от краски – той же, что на похитителях Хелен в гостинице.

Двое вновь прибывших полицейских неподвижно стояли по сторонам от обмякшего, выпотрошенного, но, как ни странно, все еще живого существа.

В десяти метрах от машины на дороге лежал другой труп. Судя по одежде – черные брюки, ботинки, пояс для инвентаря и белая рубашка, – труп некогда был одним из них: полицейским. А именно констеблем-мужчиной, который привез Хелен сюда, бросился на ферму навстречу женскому крику, а теперь лишился головы.

Пара живых полицейских не знали, за что браться сначала: то ли за обезглавленного коллегу, то ли за существо, бормотавшее у сарая. Его туловище раскрыли, как картонную коробку, но он до сих пор оставался живым, хотя при виде того, что теперь блестело между ног, его разум, должно быть, перегорел, точно предохранитель.

Еще дальше по дороге Хелен заметила тощего алого старика – у него оторвало руку. Он медленно ковылял в неизвестном направлении; его движения были так же необъяснимы, как и тонкая дудочка (или что-то вроде нее) в оставшейся руке.

Наконец старик повалился на бок, и полицейские зашевелились: они его тоже заметили, но до сих пор не могли двигаться. Один полицейский бросился в машину, чтобы включить рацию, второй – к багажнику: порывшись внутри, он поднял снизу полку и отворил крышку. Под ней Хелен увидела тусклые очертания огнестрельного оружия, закрепленного липучками.

Полицейские были так потрясены, а Хелен – настолько онемела и застыла от шока, что они даже не заметили ее на обочине напротив.

В сарае на земле тлели угли от костра, а вокруг валялись, по-видимому, очередные трупы. Насколько Хелен могла их разглядеть, они были раздеты, а плоть имела темный цвет. У входа в сарай на боку лежало кресло-коляска, совершенно здесь неуместное.

Один из полицейских вернулся к побоищу с небольшим пистолетом-пулеметом, второй к нему присоединился, достав из багажника пистолет и фонарь. Замерев на миг у вонючей дымящейся пасти разваливающегося здания, не в силах говорить, двигаться или даже верить своим глазам, полицейские вошли.

Хелен села на асфальт. Она не кричала, чтобы полицейские вдруг ее не пристрелили.

Ее охватила усталость. Она слушала, как полицейские осматривают сарай. Один из них вышел, бледный, как творог, согнулся пополам, опираясь руками о бедра, и его вырвало на землю. За полицейским тянулся дым – Хелен узнала едкий запах горящей конопли.

Три мертвых пони, три мертвых пса, мертвые и умирающие, изувеченные люди. Хелен вспомнила далекий звук, похожий на грохот взрыва, и сменивший его ровный скрежет камней под землей, будто землетрясение.

Если взрыв случился под земной поверхностью, почему у констебля на дороге оторвало голову, а собак втоптало в землю? Женщины-констебля не было видно нигде.

Воображение Хелен хотело представить – и поверить, – что взрыв действительно произошел, что это он уничтожил людей внутри сарая, а ударная волна прокатилась по дороге и загону, нанеся страшные травмы людям и зверям.

Но почему тогда хлипкие сараи остались стоять? И какое отношение ко взрыву имел звериный лай и кровожадный визг?

Испытывая смятение и тошноту, Хелен ощутила внезапное резкое желание оказаться дома и крепко прижать к себе дочку. Желание было настолько сильным, что закружилась голова.

Обмякший человек у стены сарая зашевелился, и взъерошенная голова упала на красную грудь, точно внимательно разглядывая зловонные внутренности, свернувшиеся на коленях.

47

Над жаровнями клубился синий дым, забивал воздух, закрывал собой почерневшие балки.

Голова Кэт кружилась, ей было холодно от тошноты. Она с пристальным ужасом вглядывалась во тьму под решеткой и отвлеклась, только когда медленно вошли два шамана – или чем бы эти звероголовые психопаты себя ни считали и в чем бы ни убеждали свою красную паству.

Как и в тот раз, два тощих тела – голых, жилистых и выкрашенных в красный – сгибались под непропорционально огромными лохматыми головными уборами. Дряхлый Тони Уиллоуз плелся, приветствуя своих последователей, пока его держала за руку дочь Нанна – на ней не было маски. Они появились откуда-то сзади, из-за костра, но Кэт из-за дыма не видела дверь. Вторую старейшину – Джессику Ашер – прикатили в сарай на коляске через главный вход.

Коляску катил сын Джессики с крысиной мордой – Финн, тоже без маски. Колеса кресла месили землю и помет.

Музыканты поприветствовали своих дегенеративных вождей мелодией, пронзительно раздававшейся в вонючей деревянной пещере.

Кэт очень хотелось найти оружие и освободить хотя бы одну руку, хотелось наброситься на них. Кровавое последствие этого означало не только побег, но и удовлетворение от мести. Теперь подобные желания слишком свободно двигались в ее голове – точно пес, пытающийся прорваться с нижнего этажа сознания, вынюхивающий лазейку. Разуму они не поддавались, но говорили о сходстве Кэт с этими людьми, даже при различии мотивов, и ей это было отвратительно. По крайней мере, в ненависти она находила отдых от ужаса и тревоги, которая уже многие часы сжимала ее желудок.

Шестеро красных, прижимавшихся к стене, теперь шагнули вперед, подняли окрашенные руки и заулюлюкали. Эти растрепанные имбецилы напоминали бродяг из далекого прошлого, некогда наслаждавшихся примитивным экстазом, но теперь в своем опьянении бессильных его вернуть. Если прибытие двух стариков, не способных даже самостоятельно войти в это древнее место жертвоприношений, и вдохновляло красных, то крики их все равно не могли сравниться с тем, что Кэт слышала, когда расчленяли Стива.

Аляповатые, отвратительные, безумные, целеустремленные, эти твари собирались положить конец всему, чем Кэт была и чем мечтала быть. По-видимому, убийство не кажется жертве таким уж славным.

Под грязными коленями Кэт в земле снова послышался гул. Она отвлеклась от театра красных в сарае: внизу определенно ворочались скалы. Нечто вырвалось из оков, и, возможно, сама земля разверзалась, чтобы открыть закоулки, которые лучше не открывать. Что бы ни обитало внизу, оно стремилось наверх и двигалось быстро; медленное дыхание за решеткой становилось все теплее, невидимая ядовитая пасть все сильнее воняла трупами.

Кэт закричала и попыталась встать, чтобы уменьшить ужас, от которого задыхалась, но отчаянный вопль только привел красный народец в восторг: они знали, что приближалось к поверхности земли, по которой красные ходили босыми ногами. Дудочки снова пронзительно зазвучали, и мысли пленницы бросились в стороны, точно дети, гулявшие одни и испугавшиеся рычащих псов.