Клайв Баркер - Имаджика: Пятый Доминион
— Оцени ее в наличных, Оскар, — ответил Лидер. — А то я поиздержался на Рождество.
— Ну когда я оставлял тебя с пустыми руками? — сказал Оскар. — Держи меня в курсе.
Адвокат пообещал так и поступать, но Оскар сомневался, что тот сможет предоставить ему еще какую-либо полезную информацию. Только действительно отчаявшиеся души доверяют свои тайны адвокатам, а Юдит вряд ли можно было отнести к этому разряду. Он никогда не видел ее — Чарли об этом позаботился. Но если она хотя бы в течение некоторого времени способна была выносить его общество, значит, у нее железная воля. А тогда напрашивался вопрос: с чего бы это женщине, которая знает (предположим, что это так), что муж пытался убить ее, искать его общества, если только у нее нет какого-то скрытого мотива? А возможно ли, чтобы вышеупомянутый мотив заключался в стремлении разыскать его брата Оскара? Если это так, то подобное любопытство должно быть уничтожено в зародыше. И так уже слишком много переменных вступило в игру, а тут еще эта чистка, предпринятая Обществом, и неизбежно идущее по ее следам полицейское расследование, не говоря уже о новом слуге Августине (урожденном Дауде), который в последнее время уж слишком стал задирать нос. И уж конечно, самая ненадежная переменная, которая сидит сейчас в сумасшедшем доме рядом с пустошью, — это сам Чарли, вполне возможно, с мозгами набекрень и уж точно непредсказуемый, с головой, набитой такими вещами, которые могут причинить Оскару немало вреда. Вполне возможно, что когда он заговорит — а это лишь вопрос времени, — то кому прошепчет он на ухо признания, как не своей любопытствующей женушке?
В тот же вечер он послал Дауда (он никак не мог привыкнуть к этому святоподобному Августину) в клинику с корзинкой фруктов для брата.
— Познакомься там с кем-нибудь, если получится, — сказал он Дауду. — Мне нужно знать, что болтает Чарли, принимая ванны.
— Почему бы не спросить у него об этом лично?
— Он ненавидит меня — вот почему. Он думает, что я украл у него чечевичную похлебку, когда папа ввел в состав «Tabula Rasa» меня, а не Чарли.
— А почему ваш отец поступил так?
— Он знал, что Чарли очень неустойчив и может принести Обществу больше вреда, чем пользы. До настоящего времени он был под моим контролем. Он получал маленькие подарки из Доминионов. Когда ему было нужно что-нибудь из ряда вон выходящее, вроде этого убийцы, ты прислуживал ему. Все началось с этого трахнутого убийцы, так его мать! Ну почему ты сам не мог прикончить эту женщину?
— За кого вы меня принимаете? — сказал Дауд с отвращением. — Я не могу иметь дел с женщиной. В особенности с красавицей.
— Откуда ты знаешь, что она красавица?
— Я слышал, как о ней говорили.
— Ну ладно, мне нет дела до того, как она выглядит. Я не желаю, чтобы она вмешивалась в мои дела. Выясни, чего она добивается. А потом мы придумаем, как противодействовать ей.
Дауд вернулся через несколько часов с тревожными новостями.
— Судя по всему, она уговорила его взять ее с собой в поместье.
— Что? — Оскар вскочил со стула. Попугаи встрепенулись и приветствовали его восторженными криками. — Она знает больше, чем ей положено. Проклятье! Сколько сил потрачено, чтобы отвести подозрения Общества, и вот появляется эта сука, и мы в большем дерьме, чем когда-либо!
— Еще ничего не случилось.
— Случится! Еще случится! Она придавит его своим маленьким ногтем, и он выложит ей все.
— Что вы собираетесь предпринять?
Оскар подошел, чтобы успокоить попугаев.
— В идеальном варианте? — сказал он, приглаживая их взъерошенные крылья. — В идеальном варианте я стер бы Чарли с лица земли.
— У него были сходные намерения по отношению к ней, — отметил Дауд.
— Что ты имеешь в виду?
— Только то, что вы оба способны на убийство.
Оскар презрительно хмыкнул.
— Чарли только играл с этим, — сказал он. — У него нет мужества! У него нет воображения! — Он вернулся к своему стулу с высокой спинкой. Лицо его помрачнело. — Дело не выгорит, черт побери, — сказал он. — Я нутром это чую. До этих пор все было шито-крыто, но теперь дело не выгорит. Чарли придется изъять из уравнения.
— Он ваш брат.
— Он обуза.
— Я имел в виду: он ваш брат. Вам его и отправлять на тот свет.
Глаза Оскара расширились.
— О господи, — сказал он.
— Подумайте, что скажут в Изорддеррексе, если вы сообщите им.
— Что? Что я убил брата? Не думаю, что это их очень обрадует.
— Но то, что вы сделаете, сколь бы неприглядным это ни казалось, вы сделаете для того, чтобы сохранить тайну. — Дауд выдержал паузу, давая мысли время расцвести. — Мне это кажется просто героическим. Подумайте, что они скажут.
— Я думаю.
— Ведь вас по-настоящему беспокоит только ваша репутация в Изорддеррексе, а не то, что происходит здесь, в Пятом? Вы же сами говорили, что этот мир становится день ото дня все скучнее и скучнее.
Оскар задумался ненадолго, а потом сказал:
— Может быть, мне действительно стоит ускользнуть? Убить их обоих, чтобы уж точно никто не знал, куда я отправился…
— Куда мы отправились.
— …потом ускользнуть и войти в легенду. Оскар Годольфин, который оставил труп своего сумасшедшего брата рядом с его женой и исчез. Да. Неплохой заголовок для Паташоки. — Он поразмыслил еще несколько секунд. — Назови какой-нибудь классический способ родственного убийства? — спросил он наконец.
— С помощью ослиной челюсти.
— Глупость какая.
— Придумайте что-нибудь получше.
— Так я и сделаю. Приготовь мне выпить, Дауди. И себе тоже. Мы выпьем за бегство.
Глава 20
1
Миляга и Пай двигались по Паташокскому шоссе уже шесть дней (определяемых не по часам на запястье Пая, а по то усиливающемуся, то ослабевающему свечению павлиньего неба). Так или иначе, на пятый день часы приказали долго жить, сведенные с ума, по предположению Пая, магнитным полем вокруг города пирамид, который они проезжали. С тех пор хотя Миляге и хотелось сохранить некоторое представление о том, как течет время в покинутом ими Доминионе, это было уже невозможно. За несколько дней их организмы приспособились к ритму нового мира, и он направил любопытство на более подходящие объекты, в основном на местность, по которой они путешествовали.
Характер местности часто менялся. В первую неделю они проехали равнину, затем район лагун Козакозу, на пересечение которого потребовалось два дня, а потом оказались среди рядов древних хвойных деревьев, таких высоких, что облака застревали в их верхушках и висели там, словно гнезда пернатых обитателей эфира. На другой стороне этого величественного леса горы, которые Миляга заметил еще несколько дней назад, стали видны уже довольно отчетливо. Пай сообщил ему, что хребет называется Джокалайлау и предание гласит, что эти высоты были вторым (после Горы Липпер-Байак) местом отдыха Хапексамендиоса на Его пути по Доминионам. Можно было подумать, что места, по которым они проезжали, не случайно напоминают пейзажи Пятого Доминиона. Они были выбраны как раз из-за сходства. Незримый прошел по Имаджике, роняя по пути семена человеческого рода, вплоть до самого края своего святилища, чтобы побудить на новые свершения свой любимый вид. И, как всякий хороший садовник, Он разбросал эти семена там, где была наибольшая надежда на их процветание. Там, где местная растительность могла быть легко уничтожена или потеснена, там, где жизнь была достаточно тяжелой, чтобы выжили лишь самые стойкие, и в то же время земля была достаточно плодородной, чтобы они смогли прокормить своих детей, где шел дождь, где был свет, где все превратности жизни, укрепляющие вид внезапными катастрофами — бурями, землетрясениями, наводнениями, — встречались в изобилии.
