Владимир Колышкин - Атолл
- Чего молчите? - спросил Джексон, в беге слегка припадая на правую ногу. - Крыть нечем?
- Я не молчу. Я разговариваю сам с собой.
- И давно это у вас?..
Вместо ответа Джон прибег к изрядно затасканной палочке-выручалочке:
- Гитлер тоже никого лично не убивал.
- Так и знал, что вы это скажите. Просто жизнь не укладывается в ваши примитивные схемы добра и зла. Жизнь, в некотором роде, добрее и злее на самом деле.
- Жизнь это то, что мы с собой делаем.
- Так не делайте!
- То есть - умрите?
Его вопрос остался без ответа. Они вошли в деревню. Селение состояло из двух десятков хижин, выстроенных из глины и бамбука. Крыши покрыты пальмовыми листьями. Через деревню протекала речка, в которой воды было меньше, чем камней - белых отполированных камней, огромных, как доисторические яйца динозавров. Какой-то человек попался им навстречу, испуганно прошмыгнул куда-то.
- Где моя жена? - спросил Джон Кейн у Джексона.
- Я определил её в служанки к старику Хэнку. Это был единственный способ избавить её от тяжелых сельскохозяйственных работ. На её и ваше счастье, у Хэнка недавно умерла его старая служанка, фактически гражданская жена этого старого пердуна...
- А этот старый пердун достаточно стар, чтобы не позариться на молодую служанку?
- Вполне старый и вполне пердун, - успокоил писателя главный бандит. - Ему где-то лет за семьдесят... Впрочем, сейчас сами увидите.
- Ну-у, - протянул Джон, - я знавал семидесятилетних любителей залезть под юбку...
- Успокойтесь. Ваша жена - женщина довольно-таки сильная... Она этого старика, если захочет, в бараний рог согнет.
Они подошли к самой большой хижине и на вид самой добротной. Все-таки губернатор должен жить немного лучше своего народа, даже такой жалкий губернатор такого жалкого народа. Дом был поставлен на высокие сваи, так что пришлось подниматься по широкой, но шаткой лестнице - жалкое подобие дворцовой лестницы.
- Соблюдаем приличия, - сказал Джексон и постучался в дверь.
Внутри звякнул запор, дверь отварилась, и на пороге предстала Аниту. Вот так просто, без кандалов и цепей. Одетая в какое-то аборигенское платье. Она вскрикнула и бросилась на шею своему спасителю. Джон еле устоял на ногах от таких проявлений чувств. Да, девушка, вернее, женщина, еще вернее, - его жена, действительно была физически сильной.
- Заходите скорее, - сказала она по-английски Джону и его попутчикам.
Они вошли в дом. Аниту закрыла за ними дверь. Зажгла керосиновую лампу, поставила её на стол - он же обеденный, другого не было. Помещение тоже было многофункциональным что ли, оно было и прихожей и кухней и спальней для служанки. Апартаменты губернатора были в другой половине дома.
Когда гости сняли нищенские свои накидки, Аниту узнала Джексона даже в рубище. Конечно, шрамы не скроешь, они на лице. Джон подумал, что Джексона даже клеймить не надо, он и так клейменный.
Аниту испугалась, не знала, что означал ночной визит Джона в сопровождении самого главного бандита - то ли свобода, то ли плен для её любимого человека.
- Джон, мы едем домой? - спросила она, опасно косясь на Джексона.
- Да, любимая, - ответил Джон, обнимая Аниту.
- Только вот малость обсохнем, - сказал Джексон, одежду которого - накидку и старый китель - развешивал азиат перед очагом.
Джексон достал бутылку, жадно глотнул из горлышка. Крякнул, протянул виски писателю. Джон молча помотал головой.
Очаг еще теплился, Аниту подложила в него щепок и пламя заиграло, осветило бедно обставленную комнату. Нищета была ужасающей. Джон даже представить не мог, что люди так живут всю жизнь и умирают в этой позорной бедности, так и не узнав, что бывает какая-то другая жизнь - более счастливая, более светлая, одним словом, богатая.
- Иди доложи губернатору, что командующий армии просит у него аудиенции, - приказал Джексон своему слуге.
Маркус удалился на половину губернатора, отворив невзрачную дверь.
- А если он спит... - высказал сомнения Джон.
- Пустяки, - отмахнулся Джексон. - Ночью он никогда не спит. У него бессонница... Зато днем не дурак задать храпака.
Джексон расхохотался. Громко, раскатисто. Не как гость, а как хозяин. И опять взбодрился виски.
Вскоре вышел Маркус и объявил:
- Губернатор просит пройти всех, кто пришел к нему с миром.
- Старый хипач, - хохотнул Джексон, пряча бутылку. - Идемте, Джон, вам, как писателю, полезно с ним познакомится, интересный тип старого дурня...
- Зачем вы так, - одернул его Джон.
- Ладно-ладно, не буду. Соблюдаем приличия.
Апартаменты губернатора так же состояли из одной комнаты. Пожалуй, даже меньшего размера, чем прихожая-кухня. Зато посредине дощатого пола лежал ковер - три на четыре фута, - весь истертый чуть ли не до дыр ногами многочисленных посетителей.
Губернатор восседал в деревянном, обшитом кожей кресле. Хэнк Питерс крепко держался руками за потертые подлокотники, словно боялся, что пришедшие к нему люди собираются свергнуть его с трона. В свете керосиновой лампы, подвешенной к потолочной балке и еще одной, стоявшей на столе, лицо старика казалось неимоверно изможденным. Глубокие морщины избороздили его лик, словно он прожил не семь десятков лет, а все сто. Видно было, что наркотики основательно вошли в его плоть и кровь.
И все же Джон даже с некоторой завистью отметил, что хотя волосы у старика совсем белые, но все же по-прежнему густые и вьющиеся, а глаза удивительно голубые. Губернатор принадлежал к редкой породе мужчин, которые, даже будучи старыми, вызывают симпатию у многих женщин.
Все чинно поздоровались, азиат низко поклонился по азиатскому обычаю.
- Приветствую вас! - величественно произнес губернатор, оторвав все же правую руку от подлокотника и, подняв её, двумя пальцами изобразил знак "виктория". - Чем обязан посещению столь высоких гостей (взгляд на Джона) моей скромной обители?
Стулья для гостей у губернатора не были предусмотрены, поэтому всем пришлось стоять. И это правильно - в присутствии уважающего себя губернатора все должны стоять.
- У меня доклад, - выступив вперед, сказал Джексон. - Очень срочный.
- Слушаю тебя, брат мой.
Джексон стал докладывать о том, что сам узнал недавно.
Джон отметил, что Хэнк Питерс на фоне губернаторского бзика продолжает играть роль хиппи, каким он был сорок с лишним лет назад. На нем были старейшие, зассанные джинсы и страшнейшая замшевая куртка с бахромой. Густые (правда, давно немытые) волосы старика по хиповской моде были прижаты к черепу разноцветной тесемкой. Перед ними сидел чудом сохранившийся динозавр славной эпохи Джона Кеннеди - Линдона Джонсона. Эпохи вьетнамской войны. Эпохи молодежного бунта: против войны, против богатых, против чистой одежды, против официальной американской мечты...
