Джинн Калогридис - Князь вампиров
Сдерживаемые слезы все-таки прорвались наружу, причем таким безудержным потоком, что Джон рухнул на колени и, сотрясаемый рыданиями, уткнулся лицом в простыни, в бессильной ярости колотя кулаком по матрасу.
Я не стал его утешать, а дал ему полностью выплакаться. Однако слова Джона сильно задели меня и подняли в моей душе бурю совсем иного свойства.
Через какое-то время Джон поднялся (его лицо было красным и совершенно мокрым от слез) и пошел прочь. Возле самой двери он обернулся и уже спокойным, уважительным тоном (этим он хотел показать мне, что думает над каждым словом, а не бросает их под напором чувств) сказал:
– Доктор Ван Хельсинг, вы долгое время действовали втайне, доверяя магическим ритуалам и иным способам защиты. Как вы убедились, ваши знания оказались бесполезны, а ритуалы подвели вас в трудную минуту. Но есть то, что не никогда не подведет, что сильнее любого зла – человеческое сердце. Для грядущей битвы я предлагаю вам свое сердце и сердца двух своих ближайших друзей. Я делаю это ради них и ради вас!
* * *26 сентября
Двадцать второго числа мы похоронили Люси и ее мать. Похороны – и так тягостное событие. Но для нас с Джоном они были тягостными вдвойне, поскольку мы доподлинно знали, что Люси не обрела желанного покоя.
Джон порывался рассказать своим друзьям все правду. Я еле убедил его не совершать поспешных действий, ибо результат мог оказаться противоположным ожидаемому. Но я не переставал думать над его гневными словами, и чем больше анализировал их, тем отчетливее понимал, что он прав. Мы с ним договорились: когда настанет время дать мисс Люси настоящее упокоение, о котором она просила, печальный ритуал совершит Артур. Джон, Квинси и я будем находиться рядом, готовые в случае необходимости прийти ему на помощь. Я написал Артуру и Квинси письма с просьбой приехать и вместе со мной посетить склеп Вестенра. Я намеренно воздержался от объяснений, ибо никакие слова не убеждают так, как увиденное собственными глазами.
В прошедшие дни мне пришлось заниматься множеством разных дел. Поскольку у миссис Вестенра не было родственников, она завещала Хиллингем Артуру. Мы с Джоном взяли на себя устройство похорон и приведение в порядок необходимых документов, потому что сам Артур был погружен в аналогичные хлопоты, вызванные кончиной отца. Я попросил у него разрешения просмотреть личную переписку Люси и ее дневник, сказав, что, возможно, сумею лучше понять "причину ее болезни". Мое довольно странное намерение изучить конфиденциальные бумаги покойной не удивило Артура (бедняге было не до этого), и он почти машинально пробормотал: "Да-да, конечно".
Я сразу же принялся за это дело и в числе прочего обнаружил толстую пачку писем от некой Вильгельмины Мюррей. В своем дневнике Люси постоянно упоминала о ней, называя просто Миной. Насколько я понял, они были близкими подругами. Из дневника я также узнал, что они часто проводили лето в Уитби, где у миссис Вестенра был небольшой коттедж. В ту пору Люси еще не вела дневник (первые записи в тетрадке появились уже по возвращении из Уитби в Лондон), но пример подруги, обладающей если не писательскими, то журналистскими способностями, ее явно вдохновил. Начни Люси вести дневник еще в Уитби, мы бы сейчас располагали весьма ценными сведениями, поскольку впервые вампир укусил ее именно там.
Я читал письма Мины (некоторые даже не были вскрыты) и чувствовал, что они написаны рукой необычайно умной и доброй женщины. Более того, я не мог отделаться от удивительного ощущения. Мне казалось, что мы с Миной – давние друзья. Это радовало и в то же время пугало: а вдруг и она так же, как ее подруга, стала жертвой вампира?
Через пару дней после похорон Люси и ее матери я написал Мине Мюррей (теперь уже миссис Мине Харкер). Письмо мое было кратким. Я объяснил, кто я и какое отношение имел к ее подруге. Далее я писал, что мне не до конца понятны причины смерти Люси, и просил миссис Харкер о встрече. Она сразу же откликнулась. Тон ответного послания был самым что ни на есть дружеским: миссис Харкер приглашала меня на следующий же день приехать к ним в Эксетер.
Я отправился туда не без некоторого трепета. Меня все еще снедала горечь поражения в битве за Люси, и я опасался, что проклятие вампира затронуло и ее подругу.
К счастью, приехав в Эксетер и переступив порог гостиной миссис Харкер, я увидел искрящуюся здоровьем молодую женщину. После мертвенно-бледного лица Люси румяные щеки и алые губы ее подруги явились настоящим бальзамом для моих глаз и души. На сердце сразу стало легче. Ее платье было довольно смело декольтировано, и никаких отметин на длинной, изящной шее мадам Мины я не увидел. Еще один подарок судьбы, которая в последнее время была щедра лишь на удары.
Дальше я буду называть миссис Харкер мадам Миной, и не только потому, что между нами едва ли не с первой минуты возникли доверительные и дружеские отношения. Люси, зная о грядущем замужестве подруги, подшучивала над ней и говорила: "Ты у нас станешь важной замужней дамой, и я буду называть тебя мадам Мина". Теперь, когда Люси не стало, это обращение будет напоминать мне и о ней.
Читая письма мадам Мины, я мысленно представлял зрелую, опытную женщину лет на десять старше моей пациентки, рослую и достаточно плотную. Каково же было мое удивление, когда реальная мадам Мина оказалась чуть ли не на голову ниже своей покойной подруги. Я увидел миниатюрное, хрупкое создание – почти школьницу (добавлю, что до замужества она работала школьной учительницей). Личико "сердечком", которое от детского отличала лишь высокая "взрослая" прическа (забыл упомянуть о волосах – мадам Мина шатенка). Носик, пухлые губки – ни дать ни взять старательная, но шаловливая и любопытная ученица. Такие люди всю жизнь выглядят гораздо моложе своих лет. Только глядя в ее большие светло-карие глаза, можно было понять, что мадам Мина – далеко не ребенок. Чем-то они напоминали глаза Джона: смышленые, очень внимательные и честные. Но самое главное – в них не было ни одной, даже самой крохотной искорки зловещего темно-синего сияния. Гостиную заливал солнечный свет, но он не помешал мне разглядеть фиолетовую ауру, окружавшую мадам Мину. Сильную ауру сильной женщины.
Когда я приехал, мадам Мина была поглощена работой. Из-за закрытой двери доносился размеренный стук пишущей машинки, который сразу же прекратился, как только горничная доложила о моем приходе. Дверь гостиной, превращенной в кабинет, открылась. Первое, что я увидел, был письменный стол со стопкой газет. Рядом с ними лежала тетрадь в черной кожаной обложке. Чуть дальше располагалась проволочная корзинка с напечатанными листами. Центр стола занимала громоздкая пишущая машинка.
