Аноним - Канал имени Москвы. Лабиринт
– Я мог бы тебе помочь, – осторожно сказал он. И очень мягко, чувствуя внезапную жалость к этому измученному созданию, добавил: – У меня здесь серебряные пули. Я мог бы подарить тебе покой.
И молниеносно передёрнул затвор. Щелчок; серебряная пуля теперь в стволе. Фёдор знал, что успеет. Старик вздрогнул, но ничего не произошло. Он печально посмотрел на оружие:
– Это не поможет. Неужели ты думаешь, я – это всё, что ты видишь перед собой? – Старик усмехнулся и горько добавил: – Он сильнее царства Харона. И он здесь везде. А потом, убьёшь старика, будешь иметь дело с младенцем. Один на один. Ты видел… Нет-нет-нет.
«Узник…»
– Тогда помоги мне, – быстро попросил Фёдор.
– Нет-нет, говори правильно, а то он придёт. – Старик посмотрел в сторону, дальше того места, где находился капитан Лев и где в призрачной дымке, закрывшей багряный подземный горизонт, смутно угадывалось присутствие каких-то фигур. – На него напали, но это ненадолго. Он боится, поэтому спрятал. То, что надёжно стережёт темницу, он спрятал не у себя. Отвечай правильно.
Отвечай… Он опять начал говорить загадками, и опять голос готов сорваться на визг. А Ева только что звала, и… Загадки? Фёдор почувствовал, как что-то снова шевельнулось в нём. А ведь всё, о чём он спрашивал, так или иначе, было загадками. Их всегда любили в лабиринтах. Надо будет что-то разгадать?
– Он любит загадки?
– Да. И придёт. Говори правильно.
Отвратительный злобный ребёнок, который любит загадки… Бык и Лев. Спрятал не у себя… Загадки.
– Что стережёт темницу? – вдруг спросил Фёдор.
– Девять священных печатей, – тут же отозвался старик, и взгляд его немного прояснился. – Девять каменных стражей.
Узник… И это стережёт его темницу. Смутное понимание вновь шевельнулось внутри, совсем немного проясняя картинку. Девять священных печатей он спрятал не у себя. А у… Картинка ещё чуть прояснилась. Конечно, он положил их на видном месте, там, где никто не стал бы искать. Он спрятал их в Книге. У Возлюбленных. Не только – и у капитанов. Спрятал в мире. И тем запечатал… обезопасил себя.
– В Книге ведь всё есть?
– Да-а… – Вновь безумный страх в глазах. – Нет-нет, а то он придёт! Говори правильно.
В Книге. Девять священных печатей будут сорваны. Ими он запечатал и обезопасил себя. Но брат Фёкл понял – сакральный смысл… и просто надо вычёркивать… Просто цифры. И теперь это тёмное понимание вдруг дало чёткую картину, как будто всё перевернули с головы на ноги. Девять печатей будут сорваны. Надо просто разгадать, что они? Разгадать смысл…
– Священных чисел, – тихо и хрипло произнёс Фёдор.
Старик, вздрогнув, поднял голову.
Смысл священных чисел. Вот его последняя загадка. Что-то такое же простое. С Книги всё началось, и ею закончится. Четыре пса, Две смерти и Три зари. Что они? Ведь так?!
Взгляд старика потемнел. Причём не только одновременно сделался яснее, но словно и окреп. Фёдор понял, что это может значить. Ребёнок, испорченный безумный второй жилец, прислушивается. Он заволновался. Хозяин Суворов напал на него, отвлёк, но это ненадолго. А потом Фёдор увидел ещё кое-что.
– Нет-нет-нет, – запричитал старик. – Я говорю правильно, нет-нет…
Его отвлекли, а ещё он занят Евой и, видимо, не может контролировать всё, и старик боролся. Дряхлое лицо, каким он его увидел впервые, тонуло во тьме капюшона, где взамен появлялся тусклый металлический блеск, но упорно возвращалось снова. Измученный старик боролся.
– Нет-нет-нет, я говорю правильно. Правильно… Он напал на неё. Нет. – И вдруг визг, злобный капризный визг. – Кто ты?! Зачем здесь?!
– Никто, – ровно сказал Фёдор, отведя взгляд. – Из-за монеты-королевы.
– Нет-нет, хорошо, правильно. – У старика затрясся подбородок, и он, снова указав на контуры сумрачных фигур, произнёс: – Говорю правильно, он не слышит. Позови её, он напал.
– Как?
Но Фёдору не надо уже было ничего объяснять. Он вызвал дверь.
Мысленно, там, в сумраке, посреди контуров каменных фигур. И она появилась, совсем маленькая, дверца в комнатку, чуланчик, где Ева учила его танцевать. И тут же что-то болезненно шевельнулось в его груди, когда сюда пришли слова: «Фёдор, услышь моё сердце».
Он уже готов был немедленно откликнуться, но напуганный старческий голос предупредил:
– Нет-нет, подожди, говори правильно. Он сразу придёт, как только услышит. Ты видел нить? Нет-нет… Ты ещё не совсем готов.
– Я видел нить, – тихо и впервые со страхом сказал Фёдор.
– Нет-нет… Правильно. – Старик указал на дверцу, тихим чётким зовом появившуюся посреди сумрака. – Отпусти её. Она и так твоя. Ей нельзя здесь находиться, да и тебе тоже… отпусти. Нить… У тебя есть всё для этого. Сейчас вы разделены…
– Что?!
– Лабиринт от человека. Отпусти, и тогда вы соединитесь. Разделённые существуют. Их боится… Вас! А сейчас зови, он уже ря-я-ядо-ом!
Последние слова не просто сорвались в визг, их словно прокричали в длинную полую трубу. Но старик действительно решил бороться:
– И помни, что пообещал: покой… – Эта его мечта оказалась столь сильной, что он смог еще какое-то время говорить нормально, не срываясь на визг. – Мерцающие воды канала…
И Фёдору хватило этого времени.
– Ева, – позвал он, презрев всю тяжесть прошлого, что собиралась обрушиться на него здесь, в подземном Лабиринте, и всё безумие, что сейчас спешило сюда. – Я слышу твоё сердце.
И снова в груди резь, заболело, тяжело ухнуло, словно разрываясь пополам; Фёдор крепче прижал к себе локоть, но свечение прорывалось из-под согнутой руки. Невыносимая лёгкость, мгновенный тоскливый вздох, а потом из груди Фёдора вырвалась серебряная нить. И устремилась в темноту, что сгущалась за сумраком, туда, где были дверь и контуры девяти фигур и где Ева ждала его.
6
Он забирал её. Она умирала. Оплетённая коконом тьмы, она стояла, чуть согнувшись и прижав к себе руки. Но серебряная нить связывала их, чтоб они могли любить вечно, и не существовало силы, способной перерезать эту нить.
«Отпусти её, сейчас вы разделены».
Не было в Пустых землях никаких чудовищ, рассечённых вдоль и пополам, чего так боялись монахи Пироговского братства. Но Разделённые существовали.
Фёдор посмотрел на кортик капитана Льва, клинок, блеснувший во тьме Лабиринта. Нить в его сердце натянулась так, что стало невозможно дышать. И вспомнились недавние слова Аквы, наивные, упрямые и простые: «Лабиринт, он запутал всем головы, что все такие же, как он… Что всё устроено так же, и невозможно найти выхода. И никто никого не найдёт в запутанном Лабиринте».
(Отпусти её. У тебя есть всё для этого.)
