Джей Бонансинга - Черная Мария
В одну особенно бурную ночь Анхел лежал запертый в своей спальне, совсем один. Снаружи бушевала гроза, на фоне окон все чаще сверкали молнии. Анхел то задремывал, то просыпался. Одеяло сбилось к шее, было неудобно. В три часа его разбудил раскат грома. Он заплакал и плакал непрестанно, но никто не приходил.
Наконец он выбрался из постели и в темноте стал ощупью пробираться к двери. Он попытался выйти, но дверь была заперта. Повернувшись к постели, он зацепил что-то ногой. Сверкнула молния, раздался злорадный смешок. В свете вспышки из тени что-то прыгнуло! Маленький Анхел завопил, зовя на помощь, припал к запертой двери, визжал и всхлипывал, зажимая сам себе рот одеялом. Никогда в жизни он не был так напуган. Палящий ужас, пронзивший все его шестилетнее тельце, изменил Анхела раз и навсегда.
«Джек из коробочки».
Он случайно задел ногой валявшуюся на полу игрушку, и из нее выпрыгнул человечек на пружинке. Это совпало с ударом молнии, и к лицу ребенка прыгнула размалеванная рожица. Механический смех показался оглушительным. И лицо. Белое, как у призрака. Огромные желтые глаза. И улыбка — оскал красной пасти.
Всего лишь «Джек из коробочки».
И вот тринадцать лет спустя такой же клоун вдруг выпрыгнул сквозь крышу лимузина. Выскочил на пружине сквозь разбитый люк, разбрызгивая крошки металла и капли света. Как на проявляющейся фотографии, материализовалось лицо клоуна.
К Анхелу вернулся голос.
От его крика встрепенулись Софи и Лукас.
— Что там?!! — резко обернулась Софи.
Анхел кричал, тыча рукой в разбитое заднее стекло. Чудовищная игрушка наклонялась к зазубренной дыре, покачивалась на ветру огромная голова, горели янтарем желтые глаза, и все шире становился кровавый оскал. Немыслимо, но с ее губ стекала пена, будто деревянный предмет выделял слюну. Анхел более не сомневался: эта штука собирается его проглотить.
— Этого не мозет быть! — Анхел разрыдался — Так не бывает... Так не бывает!
Страх сдавил ему горло, яички втянулись внутрь, он съежился на полу. Ему снова было шесть лет, и он снова умирал от страха.
— Анхел! — продолжала кричать Софи, словно не понимая, чего он боится. — Что с тобой?! Что стряслось?!
— Она... она приблиз-з-з-зается!
Анхел пытался ей объяснить. Чудовищная игрушка приближалась, механический смех перекрывал ветер и шум. Будто в длинном металлическом туннеле живьем обдирали кошку.
— Анхел!!!
— Дзек... Это Дзек!!
— Не понимаю, что ты говоришь!
Напряженное лицо Софи сияло в желтом отсвете.
Сквозь волну страха Анхел понял, что Софи действительно ничего не видит. Вообще не видит Джека. И не понимает, о чем он говорит.
Значит, это чудовище только для него.
Для него одного.
Анхел обернулся и увидел, как приближается огромное лицо, словно неимоверно большой астероид, зависший в зазубренном проеме стекла, красный оскал раскрывается, голодные, голодные, голодные ряды изъеденных червями клыков...
Анхел закрыл лицо руками, заранее чувствуя, как смыкаются вокруг него эти челюсти.
* * *Софи увидела, как упал Анхел. Обхватив голову руками. Зажмурив глаза. Молится? Без сознания? Или горе наконец его достало?
— Анхел?!
Софи наклонилась над ним и осторожно тронула за плечо. Худенькое тело Анхела била крупная дрожь.
— Анхел, да что с тобой?
И тут Софи услышала странный звук.
Капля.
Резко обернувшись, она увидела первую каплю. Капля щелкнула по стеклу и растеклась не шире четвертьдолларовой монеты. Ветер разогнал ее струйками. Вторая капля упала чуть пониже первой. Большая жирная капля. Она растекалась под ветром, рябя...
— Что это — грязевой дождь, что ли? — обернулась она к Лукасу и по глазам увидела, что с ним что-то неладно. Он вскинул голову, скосил глаза — как собака, услышавшая свист. — Лукас, что с тобой?!
Лукас крепко держал руль и почему-то пристально смотрел на молчавшую рацию.
— Пошел ты к черту! — неожиданно закричал он неизвестно кому, и губы у него задрожали. — Пошли вы все к чертям собачьим!
— Лукас?! Что происходит?!
Дождь усиливался.
Софи посмотрела на ветровое стекло, и сердце подскочило к горлу.
Дождь был ярко-алый. Усилившись до ровной мороси, он заливал стекло и скатывался рябящими под ветром струйками. Он шел из тьмы сверху. Из теней снизу. От бегущей мостовой под колесами. Шлепаясь о радиатор и смывая с него грязь. Густая артериальная кровь.
— О Господи! — выдавила Софи, зажав рукой рот.
По капоту и лобовому стеклу джипа хлестали потоки крови. По крыше гудела стекающая кровь, брызги залетали в салон через вентиляционные отверстия. Часть крови засасывалась потоком воздуха в разбитое боковое стекло. Щеки Софи стали покрываться влагой. Густой, с медным запахом.
Она узнала этот запах. Так пахло на пустынной горной дороге много лет назад.
Кровь агнца.
Она лихорадочно завозила ладонями по лицу, стирая галлюцинацию, как будто отскребая едкую кислоту. На лице ничего не было, но это было не важно. Она же ощущала кровь. Чуяла ее запах. Ощущала, как она проникает в поры.
Ее стало колотить от непередаваемого ужаса. Она теряла контроль над собой. Ее били судороги, она колотилась о сиденье, из горла шел дрожащий прерывистый звук:
— Н-Н-НЕ-Е-Е-Е-Е-ЕТ-Т!!
Кровь хлестала ливнем. Кровь перекатывалась через козырек и барабанила по крыше. Заливала треснутые стекла. Густая, непрозрачная, веером разлеталась из-под колес. Постепенно на стеклах стали проявляться размытые ветром узоры из запекшейся крови. Кружевная паутина кровавого письма.
У Софи перехватило дыхание. Как в кляксах Роршаха, увидела она в этих узорах свои самые глубокие страхи.
Внезапно Софи разрыдалась в голос, как ребенок. Джип стал глиссировать по лужам крови, корму занесло. Софи инстинктивно схватилась за руль и попыталась удержать машину.
Лукас оттолкнул ее.
Его глаза горели ужасом. Ясно было, что он тоже ведет свою, отдельную от всех, войну.
* * *«Лукас, сынок, ты слышишь меня?»
Это был новый голос.
До этого момента Лукас слышал доносившиеся по рации голоса из своего прошлого: пронзительные вопли Мигеля Торреса, местного хулигана-испанца, который много раз бил Лукаса в детстве, сочный баритон полицейского сержанта Симмонса по кличке «Бык», отъявленного расиста, завсегдатая бара, расположенного рядом с домом Лукаса. Он слышал даже обрывки фраз времен своего срока в колонии. Все эти звуки и голоса непрерывным потоком лились из молчавшей на самом деле рации, как злые угрозы, произнесенные, но не услышанные, как всплески эхо, исчезающего в пустой комнате.
