Александр Бушков - НКВД. Война с неведомым
С некоей попыткой объяснения – не этой загадки, но чем-то схожей – я столкнулся лет двадцать спустя. Один мой знакомый жил с напарником в таежной охотничьей избушке, и каждую ночь им чертовски досаждало долгое, совсем близкое петушиное кукареканье. Звуки вроде бы самые что ни на есть житейские – вот только до ближайшего жилья, где имелись бы курятники, нужно было идти на своих двоих километров пятьдесят. Обитатели охотничьей избушки, к слову, вели самый что ни на есть трезвый образ жизни – они туда пришли не водку жрать, а промышлять соболя. Опытные были охотники, профессионалы. И вот, извольте… Зима, полсотни километров до ближайшей деревни – а петухи орут поблизости каждую ночь…
В общем, они поступили точно так же, как мы в свое время – стали жить так, будто никакого петушиного пенья и нет вовсе. Благо, кроме этого назойливого кукареканья, более ничего странного так и не произошло.
Так вот, уже позже один городской человек с ученой степенью, услышав о загадочном петушином пении и о невидимой машине, пытался уверить, будто все дело в том, что в атмосфере существуют некие «звуковые каналы», переносящие-де мирные бытовые звуки аж за десятки километров…
Что ж, объяснение как объяснение, не хуже и не лучше любого другого. Беда только, что ученый человек очень быстро нам же и проговорился: означенные «звуковые каналы» – не введенная в научный оборот истина, а его собственная гипотеза, экспериментального подтверждения пока что не имеющая. Что, по-моему, научную ценность объяснения несколько снижало…
Так что… А что, собственно, «так что»? Все было именно так, и все осталось неразгаданным…
А вообще, в тех местах, о которых я пишу, с давних пор добывали золото. Для кого-то это не объяснение, но как для кого… Там, где добывают золото, знаете ли, частенько… блазнится, как выражались в старые времена. Маячит. Видится. Причем порой это нечто оказывает, знаете ли, активное воздействие на свидетелей – в отличие от нашей машины, не причинившей никому ни малейшего вреда.
Такой уж металл это золото – металл, за который люди гибнут чаще и охотнее, нежели за все другие металлы…
И, что характерно, ни у кого из нас почему-то не было страха при явлении машины-невидимки. Не было, и все тут. Это лишь усилило наплевательское отношение к наблюдавшемуся феномену, чью загадку постичь так и не удалось. Вот если бы ночами пугало, если бы в палатку лезли синие рожи, а за спиной взрывались нелюдским хохотом замогильные голоса, если бы нелюдские огни светились, и дым шел до самого неба, а идолы сами собой выкапывались бы из земли…
А что до настоящего страха… Был у нас в отряде пустой, вредный мужичонка. Не любили его за то, что выпив не более наперстка, начинал цепляться ко всем подряд с неясными ему самому претензиями, что-то ныл оскорбительное, за грудки хватался – одним словом, был хлипок и неопасен, но надоедлив, как комар. Пару раз ему подвешивали по сусалам, а потом, когда надоел вконец, решили проучить всерьез…
И вот вам декорации. Наш склочник (а он, на чем розыгрыш и базировался, наутро ничего не помнил из вчерашнего) просыпается прямо у палатки, где вчера и заснул, не добредя до спального мешка. Голова трещит, во рту эскадрон ночевал – ну, симптомы все насквозь привычные, оно бы и ничего, вот только неподалеку лежит смирнехонько и неподвижно накрытое брезентом нечто, по форме крайне напоминающее утоплый труп мертвого человека. И с одного конца сапоги из-под брезента высовываются, носками в небо. И сидит над нашим склочником начальник отряда с карабином на коленях. И, едва мужичонка пытается встать, рявкает:
– Лежать, мать твою! А то пальну!
И тут же – отряд в полном составе. Лица у всех мрачные, удрученные, головами покачивают: мол, надо же… м-да, ситуация…
Склочник, уже чувствуя неладное, все же вновь пытается встать. И снова окрик:
– Лежать, не шевелиться! До приезда милиции лежать! Да, брат, ну и натворил ты… А впрочем, какой из тебя брат, тварь такая…
Как писал классик Успенский (который Михаил) – жить всегда страшно, а с похмелья тем более.
Унылая ситуация.
Человечка начинает корежить: ребята, да вы что, да я…
Лежать, орут два десятка глоток. Лежать, тварь! Лежать, морда, с-сука позорная! Лежать, выродок! Пока участковый из деревни доберется, мы тебя сами порвем… при попытке к бегству! Какого парня порешил, гнида!
Мужики?! Да вы что?! Да нешто я…
Ты, падло, ты, волк позорный! Ты Володьку, козел, тварь, вчера вечером ножичком под сердце саданул! Вон он, Володенька, друг наш милый, под брезентом бездыханным покоится! И за участковым уже послано в деревню, и ножик твой – вот он, и светит тебе, надо полагать, голимая вышка. А ты чего же, гад, хотел от жизни и прокурора после таких фокусов, путевку в Сочи и блондинку в койку? Сука, какого парня замочил… Не доведем до властей, сами порвем…
Вот это был страх, судари и сударыни! Всем страхам страх. Стра-ах… Дай вам бог, хорошие мои, в жизни не видеть физиономии, сведенной этаким вот страхом…
Злая, кончено, была шуточка, жестокая, но очень уж этот организм всех достал. Ну, мы ж не звери, мы его в таком состоянии держали пару минут, не более, чтобы не рехнулся и не помер от разрыва сердца…
По размышлении, этот сморчок должен был нам быть только благодарным. За ту нечеловеческую радость, что ему довелось испытать, когда ему показали, что нет под брезентом никакого трупа, а лежат там только свернутые фуфайки, и пустые сапоги к ним прилажены. Вот это было счастье, радость… Ни убийства, ни грядущей стенки!!!
Это – о настоящем страхе. А невидимая машина, от которой не было никакого вреда, кроме шума и загадочности… Эка невидаль!
Быль о бабуле
Произошло это в тех же местах, но пару недель спустя.
Я сейчас уже не помню, зачем мы отправились в деревню втроем. Что не за водкой, это точно – деньки стояли погожие, рабочие, и за неделю мы, сдельщики, заколачивали больше, чем молодой специалист с дипломом получал жалованья в месяц. Какая тут водка?!
Солнышко, ясное небо, тишина, благодать, птички чирикают, белки шебуршат, ручеек журчит, из-за сосны соболь выглянул, в него шишкой запулили, он и спрятался… Белый день, нынче весело шагать по просторам… Трезвые все трое, и давненько уж, веселые и бодрые…
Дорога, по которой мы шли, одна из вышеупомянутых двух дорог, что соединяли лагерь с деревней, была несколько своеобразной, не похожей на вторую. В свое время ее пробили тяжелыми бульдозерами к выработанному ныне и заброшенному золотому прииску – пробили посреди глухой тайги, поскольку в давние суровые годы затрат считать было не принято. Державе нужно золото, и точка…
