Е. Бирман - Застолье теней
Бруталюк мог бы возразить господину Гликсману, что от этого груза совместной жизни он, Бруталюк, отскочил бы и сам. «Чем так симпатичен мне Бруталюк? — размышляет господин Гликсман. — Должно быть тем, что не согласен с занимаемым им местом». Он взглядывает на Бруталюка с одобрением. Бруталюк, заметив этот его взгляд, крякнул и уткнулся глубже в тарелку, на которой, как ни странно, была не груда шашлыков, как следовало ожидать, а только горка овощей, да и та — небольшая.
7
Распорядитель Столов разглядывает Блинду из-под кустистых бровей. Отсутствие в ней женской податливости озадачивает его. Он не баловал женщин, обделяя их при рождении такими важными для них ценностями, как искусство попадать в центр внимания, гармония телесных пропорций или умение наслаждаться поздней вдовьей свободой. Упрямство, проявляемое самцами, чей вкус к атаке и сопротивлению — основа их благополучного существования, привычны и понятны ему. Но к не зависящей от него флуктуации человеческой природы, проявившейся в этой загадочной дамочке (человеческой самочке), он испытывает любопытство. Его интересует этот случай. Им движет любопытство, Распорядитель Столов имеет возможность видеть все (Жизнь «Там» и Пирующих «Здесь») с высоты верхнего этажа Застолья, где располагаются его кабинет и спальня. Он «пролистал дело» троих земных мужей Блинды (между вторым и третьим она завела привычку выходить на вечерние прогулки в сопровождении двух, конечно, не имевших доступа внутрь дома амстафов в собачьих бронежилетах и с дистанционно отстегиваемыми намордниками).
Бывшие земные мужья, соблазненные ее внешним блеском, в своем ослеплении и помутнении разума принимали ее умение неожиданно отстраняться, как бы отделяя себя от них чертой, не позволяющей входить во внутреннее пространство ее личности, за ординарную женскую бодливость, которая в их глазах не является таким уж недостатком и тем более такой уж редкостью. Проходило некоторое время, прежде чем они в запоздалом раскаянии обнаруживали свою ошибку, наталкиваясь на ее неожиданное сопротивление именно там, где они рассчитывали на свое законное, по их представлениям, лидерство.
С первым мужем она развелась, когда он подвел итог их недолгого брака, сказав, что ее любовь к нему не была любовью. «Так… немного девичьего самолюбия на дне флакона с матовой притертой стеклянной пробкой и золотистым бантиком на тонкой шейке», — длинно и продуманно оскорбил он ее.
Второго мужа (после которого она гуляла с собаками) она оставила, дав себе три недели на размышления после его заявления: он устал от ее любимого трюка, когда она неожиданно тормозит у него перед носом, чтобы он гарантированно разбил лоб о ее понимание жизни и ее установки. На прощание он сумел уязвить ее еще раз, сказав, будто между прочим, будто о чем-то, только что прояснившемся для него: ее заблуждение относительно исключительности своего интеллекта проистекает от того, что характер ее ума действительно не свойствен женщинам и (по его мнению) им не очень подходит.
Третий муж, к приближающемуся концу их брака уже сдавший все свои позиции, был близок к отчаянию, когда она стала оспаривать его суждения о футболе.
Право на расчистку главного русла, по которому движется жизнь, по представлениям мужей Блинды, было их законным мужским правом, их оружием, их сверкающим стальным мечом, один вид которого заставляет женщину чувствовать любовь. И вот они поднимают перед собой этот стальной, отточенный символ власти с усыпанной бриллиантами рукоятью, сами испытывая восторг и готовые увидеть в ее глазах блеск веры и потрясения, но вместо этого она извлекает из своей дамской сумочки что-то тоже сверкающее и опасное, более яркое и холодное, чем их банальный меч, что-то похожее на стоматологические щипцы, от вида которых им тут же становится дурно, и, до этого прочные, как бетонные опоры мостов, их ноги деревенеют и готовы вот-вот обратиться в труху. Ее испуганным мужьям приходилось скорее разыгрывать, чем испытывать на самом деле, отчаяние и ревность, когда она вручала уведомление об очередной отставке. Никто из них даже не взвешивал возможности сделать этот шаг первым.
Наметанным взглядом с высоты своего опыта Блинда оценивает этих троих, волею случая и Распорядителя Столов доставшихся ей в спутники здесь, в Застолье: Бруталюка, господина Гликсмана и самого Распорядителя Столов (исключаются из рассмотрения неэстетичный Мясо и ангелы — крылатая белоснежная прислуга Застолья). Она производит сравнительную оценку, конечно лишенную смысла здесь, но не лишенную (чего?)… не лишенную слабенького упоения, похожего на стакан газированной воды с жидковатым сиропом.
Бруталюк стал бы скучен очень быстро, он замучил бы ее своими претензиями к мужчинам еще раньше, чем заметил бы, что и она находится по отношению к нему на той же (точнее, на соседней) высоте, где устроились и смотрят на него сверху вниз быстренький-щупленький и маленькийтолстенький. Да еще этот темно-серый пиджак из тонкой ткани с отвратительным клапаном на нагрудном кармане. Природная монументальность Бруталюка, очевидно, испорчена долгой и несчастливой супружеской жизнью и дешевыми романчиками на стороне с женщинами, которые, если связать их вместе тонкой ниточкой, будут величиной и увядшими метелками напоминать перележавший на прилавке супермаркета пучок петрушки.
Господин Гликсман с его мелодраматической преданностью умершей жене, которая, видимо, была из тех удобных женщин, которые никогда не подталкивают своих мужей к импотенции, наверняка оказался бы легкой добычей, но с самого начала он, пожалуй, запутается в комплексе вины, станет мучиться, канючить, и тогда она отщелкнет его от себя, как надоедливого (кого?)… Бог с ним, она не станет додумывать этого сравнения. Однажды, когда он спросил ее о двух (трех?) ее бывших мужьях, знает ли она, что с ними, Блинда удивилась тому, что сама она так редко озадачивалась этим вопросом. Она ничего не ответила и, глянув на него неопределенно, поддела на вилку веточку укропа, а когда та надежно раскорячилась между пластмассовыми зубцами (в Застолье не приняты металлические предметы), проколола еще мини-кустик цветной капусты. Господин Гликсман явно тянется к Блинде и в то же время чрезвычайно опаслив. Его восхищает эта сильная женщина, он несколько робеет перед ее интеллектом, но он совсем не уверен, что природа Застолья (как и природа Жизни) позволяет приближаться и попадать в поле тяготения таких женщин, без того чтобы врезаться и разбиться о них, причинив и себе и им немалый ущерб. Ведь он мнит себя как минимум очень крупным метеоритом, которому суждено самостоятельное движение во Вселенной. Он непрост, считала его жена, он похож на чемодан с двойным дном, которое он не использует, ведь в этот чемодан всегда укладывались вместе его глаженые рубашки с рукавами, скрещенными на спине по неизменной моде всех сложенных рубашек, ее лифчики чашечка в чашечку и т. д. Подчеркивая свой суверенитет, он делится с Блиндой смешными, на его взгляд, земными воспоминаниями о слышанном им по радио во время утренней дороги на работу интервью с одним немолодым женатым мужчиной, который вдохновенно рассказывал о том, как он вместе с женой борется против дискриминации женщин. Этот мужчина (не выдумал ли его господин Гликсман? — подозревает Блинда) особенно зажегся, когда речь зашла об очередях в общественные женские туалеты. Этот мужчина был озабочен и серьезен, сказал господин Гликсман, смеясь.
