Е. Бирман - Застолье теней
— Ты задумывался обо мне в ту пору? — спросил как-то господина Гликсмана Распорядитель Столов.
— У меня всегда была возможность смешать виски с ликером, а потом запить очень холодным пивом, — ответил Гликсман, которого не стоит именовать господином, когда он беседует с Распорядителем Столов.
Однажды, когда один из таких звонков застал господина Гликсмана на унитазе (а не в своем саду, куда он один раз в показавшуюся ему особенно хорошей погоду вышел поиграть с компьютером в шахматы), Распорядитель Столов пожалел его и послал Повестку о Немедленном Призыве в Застолье. У него не было в то утро времени ждать, пока господин Гликсман наденет светлые брюки, белую рубашку, темный пиджак и догадается, что сегодня ему следует повязать шейный платок.
Господин Гликсман хорошо помнил сам этот день — один из многих волшебных дней, когда ярко светившее за окном солнце твердо обещало, что для него (для солнца) нет ничего скрытого, зловещего или темного, что не может быть освещено и вытащено на свет для спокойного обозрения, когда нежнейшее дуновение воздуха приносило едва ощутимый манящий аромат прогретой, ни в чем не нуждающейся природы. Ему не хотелось выходить из комнат в сад. Если бы он все же вышел, очень скоро почувствовал бы, что не знает, куда себя девать, что потерял власть над этим светлым раем, обратившись в его деталь, не самую лучшую, как ему казалось. Он боялся переизбытка блаженства, даримого щедрой природой, когда она находится в таком блеске, опасался неумения справляться с этим изобилием. Внутри же дома наружный рай был потенциальным, его можно было легко касаться, вбирать малыми порциями. Господин Гликсман чувствовал себя в этот (тот) день совершенно счастливым и даже забросил свои обычные сомнения в том, удастся ли ему держать себя подобающим образом, если он узнает о предстоящей смерти заблаговременно.
Распорядитель Столов жалеет его и теперь, выполняя его просьбу не приводить пока к их столу на экскурсию умершую намного раньше жену господина Гликсмана (с той поры в его желании жить стали появляться перерывы, оно (желание жить) лысело, как обыкновенная мужская голова). Господину Гликсману не хотелось, чтобы жена увидела его состарившимся. Уже трижды позволено было ему самому увидеть жену, весело беседующую за своим столом. Все три раза ему казалось, что с присущей ей чуткостью она улавливала чье-то невидимое присутствие, замолкала и, собравшись, пыталась понять, откуда тянутся к ней неосязаемые нити. Когда-нибудь она все же заподозрит, что он тоже мертв — ведь не может же он жить вечно, течение земного времени ощущается в Застолье. Обнаружив, что он намного моложе, чем он должен выглядеть по ее расчетам, она, возможно, обрадуется и поймет, что эта затяжка была приготовленным ей сюрпризом.
Почти каждому из Пирующих случается сыто вздремнуть за столом. Задремавшему господину Гликсману снится его жена. Хотя в жизни ей никогда не случалось заснуть, положив голову ему на колени, именно такой снится она ему в этот раз. Он осторожно отводит прядь с ее виска, в очередной раз восхищаясь грандиозностью новизны, которую способно произвести такое мизерное действо во внешности женщины. Он несколько раз при жизни признавался жене, что без косметики она нравится ему даже больше. Она, хмурясь, подходила к зеркалу. Губы казались ей тускловатыми, а нанесенная и зафиксированная легким движением губ помада уже требовала подвести глаза и зачернить ресницы. Проделав это, она строго оборачивалась к господину Гликсману, готовая к насмешкам над своей консервативностью.
Господин Гликсман, выходя из дремы, понимает, что на его лице — счастливая улыбка, такая неуместная здесь, сейчас, за этим столом, и он сначала пытается замаскировать ее какой-нибудь другой мимической маской, но тут же понимает, что сразу со сна он не сумеет этого сделать, и открывает глаза. Он ловит на себе взгляд дамы без бровей и с быстрым ртом, который, как ему кажется, слизывает и проглатывает его сон и его улыбку. Другие «бывшие», сидящие за столом, делают вид, что ничего не замечают, или действительно не видят ничего особенного в том, что умерший господин Гликсман улыбается во сне. Впрочем, он не всегда улыбается. Его лицо становится пытливо-задумчивым, когда в голову ему, например, приходит ни с того ни с сего мысль о том, что выражение «мужчина спит с женщиной» может быть истолковано и совершенно буквально. Ему представляется промозглый, холодный и сумрачный выходной день, послеобеденное время. Эти мужчина и женщина в одежде забираются в постель поверх простыней под теплое одеяло. Они слышат дыхание друг друга, и дневной свет не мешает им заснуть под постоянный барабанящий обвал дождевых капель.
Жизнь с одной и той же женщиной в течение многих лет и здесь, в Застолье, а может быть, теперь даже больше, чем в жизни, представляется господину Гликсману благом. Ведь чем больше проходит времени, тем большую обратную глубину набирают отношения двух близких друг другу людей. Мечта, опрокинутая в прошлое, — так характеризует господин Гликсман свое нынешнее отношение к жене. Даже тональность ее дыхания он бережно хранит во внутренней, с дополнительным замком секции сейфа своих воспоминаний. Господин Гликсман снова улыбается, вспомнив утреннее касание губами сквозь волосы увлажнившейся под пуховым одеялом шеи. «Кисленькая», — шепчет он, и она пулей вылетает из постели под душ, несмотря на его протесты и смех. «Пойдем, — тянет к большому зеркалу господин Гликсман свою жену, продлевая свои мечты. И, отвечая на вопрос в ее глазах, который он так ясно себе представляет, произносит: — Определим, ты красавица или только хорошенькая». Господин Гликсман громоздит одну нежную глупость на другую, и вот уже отлынивающую от зеркала жену он называет «святой рысью». Господин Гликсман ужасно рад и своей необыкновенной глупости, и изумлению жены. Он взахлеб смеется и объясняет, что ее акции только растут, это ей не индекс Дау-Джонса.
Он собрал и присвоил себе огромную коллекцию привычек, рассуждений и смешных гримасок своей жены, и теперь, в Застолье, как всякий коллекционер-фанатик, он порой перебирает свои сокровища осторожно и втайне от других, чтобы не вызвать зависть и раздражение окружающих.
Господин Гликсман возвращается к мыслям о ценности выдержанной в погребах времени любви. В самом деле, ведь на срезе времени, относящемся к началу их знакомства, все мужчины по отношению к ней находились на одной и той же стартовой линии. Вполне может быть, где-то существовал мужчина, который подходил ей больше его. Но с течением времени накопившаяся история их земных отношений обретает собственный вес, и тот теоретический мужчина, который когда-то, возможно, подходил ей больше, уже должен был бы принимать в расчет не только самого господина Гликсмана, но и накопленный груз его семейной истории, столкнувшись с которым он, возможно, отлетел бы, как теннисный мяч от бетонной стены, хоть и кажется солидным и увесистым.
